Николай Горбачев - Битва

Через три дня инженер-подполковник Почекута остановил в коридоре Гладышева, пригласил зайти к себе. Открыл сейф, молча подал телеграмму военной связи:

«Выявленная причина взрыва изделия в ходе испытаний от 21.6 доведена до сведения заинтересованных сторон. Выводами полностью согласны. Умнов, Бондарин».

— Но главный еще и позвонил. — Почекута улыбнулся. — Просил вас лично поблагодарить, хотя, говорит, и задал он нам работенку! Вот так, Валерий Павлович!

18 сентября

То заседание почти годичной давности, когда вышел из больницы, собрал своих ближайших помощников, дало самые обнадеживающие результаты: машину научили выходить из «обморока», Кузьминский костьми лег — загонял отдел, не давал покоя разработчикам машин, сам жил «на форсаже»… Неделю назад его «повело» прямо в лаборатории, сотрудники успели подхватить под руки: у гвардии старшего лейтенанта запаса Кузьминского сказалась контузия. Пришлось употребить власть — отправить в отпуск.

Подтянул энергетический потенциал и Зиновий Зиновьевич. Не вылезал из Шантарска: эксперимент за экспериментом. Полигону насолил изрядно, даже Сергеев как-то пошутил:

— Весь полигон почти год работал на Зиновия Зиновьевича! А тот сияет тихой детской радостью, глаза из-под толстых очков смотрят беззащитно, открыто:

— Зато сигнальчик, сигнальчик!.. Конфетка…

А вот сегодня преподнес сюрприз Эдик:

— Кажется, что-то выходит, Сергей Александрович… Приезжайте! — Хотел, видно, не выказать своих чувств, но радость — вся наружу.

Неужели, неужели?.. Вот тебе и Эдик, вот тебе и «шкафики-блочики». Разволновался, помчался на «малый полигон».

Да, успех! Реальный! «Фазированная решетка» работает — четкие разделения сигналов. Не удержался, обнял Эдуарда Ивановича, его помощников.

20 сентября

Со «Щитом», похоже, серьезная затяжка. Похоже, эффект времени смазывается. А главное, увязли в определении реальности замысла: что-то пока не видно конца расчетам, порученным управлению Бондарина! Но Горанин — председатель Совета конструкторов. Утвержден. Правда, Совет еще ни разу не собирался. Причины?! И о «тайм-ауте» пока полное молчание: Горанин серьезно готовится?

У Овсенцева задание — подсчитать по «Щиту» кое-что на всякий случай…

Но важнее всего — курс на заводские испытания.

Да, Янов назвал это бурное заседание сбором: поглядев на часы и обведя взглядом сидевших в прокуренном зале административного корпуса, сказал, перекрывая говор, с явной усталостью, глуховато:

— Давайте, товарищи, прервем наш сбор! Время давно обеденное. А после снова соберемся. Так? — И повернулся к Сергееву, сидевшему в первом ряду: — Когда, считаете, Георгий Владимирович, управимся с обедом?

— В пятнадцать ноль-ноль можно и продолжить.

— Принимаем! — Янов прихлопнул ладонями по кромке стола, поднялся.

Выдавливались в дверь с прежним неулегшимся возбуждением и говором. Оказавшись вместе со всеми в коридоре, а затем направляясь к столовой, Фурашов думал о том, что сыр-бор разгорелся совсем непредвиденно: Умнов своей властью остановил программу… Все случилось уже после объявленной тридцатиминутной готовности. На командном пункте Умнов же и дал распоряжение включить в громкую связь информацию о работе «соседей», и всю подготовку и старт баллистической ракеты на командном пункте «Меркурия» прослушали полностью — все, казалось, происходило совсем рядом, за стенами КП, хотя тысячи километров разделял «Дон» и Шантарск. И когда в динамиках прозвучали привычные команды «Ключ на старт» и «Старт», на какое-то время он, Фурашов, испытал волнение, от которого с годами так и не избавился, а когда вновь равновесие и успокоенность вернулись к нему, он увидел, что Умнов озабоченно, морщась под очками, опрашивал по громкой связи «обнаруженцев» — все дальние и ближние станции: «Цель видите? Ракету сопровождаете? На экранах пусто, на табло нет информации… В чем дело?» И тогда-то доложили: «Товарищ главный, привязка по времени плохая — «соседи» виноваты». Еще, пожалуй, никто из находившихся здесь, на КП, не успел осознать сложившуюся ситуацию, — как поступить, что предпринять? — а Умнов спокойно скомандовал: «Остановить программу. Отбой!»

Фурашов подумал, что на сборе все обойдется — подобных случаев в их полигонной практике хоть отбавляй, на то и испытания; факт просто-напросто зафиксируют, начнется подготовка к новому испытанию. Даже подумал, что день этот субботний, — значит, на понедельник, вероятнее всего, оно и будет назначено. Думая, что все обойдется, Фурашов не придал значения тому, что Бондарин там, на КП, после решения Умнова пришел в явное неудовольствие: лицо его больше потемнело, закурив, он резко затянулся, но отбросил сигарету и первым, даже раньше Янова, покинул командный пункт. Фурашов лишь после запоздало понял, что недооценил поведение Бондарина. Именно Бондарин и задал тон на сборе своим жестким вопросом:

— Хотелось бы знать, по каким мотивам Сергей Александрович дал отбой?

Фурашов уловил скрытое раздражение Бондарина, тем более что тот не прямо обратил свой вопрос к Умнову, а косвенно: как бы не к Умнову, а к Янову, который представлял здесь старшего военачальника. Но Умнов был сам себе голова, не дожидаясь, как поступит Янов, он усмехнулся под очками, точно и верно уловив раздражение Бондарина, сказал:

— Хотя Петр Филатович свой вопрос адресовал не прямо, но отвечу, какие мотивы. Пускать антиракету было бессмысленно. Создавшаяся ситуация неизбежно привела бы к большому промаху, и, значит, вольно или невольно вина легла бы на «Меркурий».

— Не довод! Зафиксировали бы в протоколе неточность временной привязки!

— Все же знаете, Петр Филатович, потом, как говорится, доказывай, что не верблюд!.. А главное — впустую губить и ракету и антиракету…

— Ну вот, впустую уже! — мрачно выдавил Бондарин. — Мы же не в бирюльки тут… Решаем возможность начать заводские испытания… — Он вдруг резко поднялся в первом ряду, невысокий, но весь спружиненный, нервический в движениях. — Думаю, товарищ маршал, все же преждевременно наше согласие на заводские испытания. По-моему, надо еще провести серьезные комплексные испытания — программу мы готовы подработать. Думаю, «Меркурий» нуждается в такой предварительной проверке, к заводским он не готов.

Яков пошевелил в неудовольствии бровями, они перекосились.

— Ваш же главный довод — время. А теперь?..

— Я и теперь за него, — парировал Бондарин, полусогнувшись, собираясь сесть. — Но не в ущерб качеству…

Не успел он сесть, как на другом конце ряда круто развернулся Умнов — стул тоскливо и громко скрипнул под ним; холодным и даже сурово-отталкивающим теперь было лицо Умнова.