Николай Горбачев - Белые воды

На этот раз, против обыкновения, не завернул к пристани, хотя времени было достаточно: начальник управления, сказав явиться утром, не назначил точного часа, и Новосельцев мог бы выкроить те десять — пятнадцать минут, подвернуть, однако впервые подумал — не станет растравлять себя, тратить душевные силы, они пригодятся ему, он должен оставаться спокойным, собранным и расчетливым: ни одного рискованного, опрометчивого движения, слова, жеста. И вместе с тем было и другое, подспудное и властное, что ощущал Новосельцев: его подталкивало туда, в областное управление, какое-то необъяснимое чувство, точно ему следовало появиться там как можно раньше, чем быстрее, тем лучше. Откуда и почему возникло это ощущение, он не знал. Однако доро́гой в самые неожиданные моменты, сжимая сердце смертельным холодом, приходило: неужели судьба в конце концов подстерегла? Он — жертва и сам идет навстречу опасности, — лягушка в пасть ужа? Но тут же в глубине души просекалась искра, начинал активно действовать тот скрытый заряд: не-ет, еще посмотрим, поглядим еще!..

«Виллис» он предусмотрительно остановил не на проезжей части перед каменным двухэтажным особняком, в котором помещалось областное управление, а за углом, в переулке, и, пожалуй, не ответил бы, почему так поступил, на что рассчитывал, лишь подумал: «Спросят — ответ простой: чтоб не мозолил глаза». В подъезд по мраморным стершимся ступеням купеческого особняка входил с папкой в руке, — входил чуточку возбужденный, но и сжатый, будто взведенная пружина, готов был ко всему, к любым неожиданностям.

В приемной Потапова сидела секретарь, сухая и бледная старушка со строгим зачесом волос, с крупноватым мужским носом — Елена Германовна, «бессолнечное растение», как звали ее за глаза, партийная, работавшая в управлении лет двадцать. Новосельцев кивнул ей, поинтересовался: есть ли Потапов?

— Товарищ Новосельцев! — она остро прищурилась, встала. — Доложу.

По поведению всезнающих вездесущих секретарш нередко можно о многом догадаться — как тебя встретят, что ждет там, за дверью кабинета, и Новосельцев по профессиональной привычке проследил за Еленой Германовной, однако ничто не насторожило его, не вызвало беспокойства: старушка сделала все сдержанно-спокойно, казалось, равнодушно, и у Новосельцева даже та пружина внутри подослабла: обойдется? У страха глаза велики?..

Потапову, нагнувшемуся над столом, сотрудник представлял какие-то бумаги — Новосельцеву бросилась в глаза круглая четкая плешина, редкие светлые волосы приглаженно сбегали с нее, будто с вершины. Потапов не подал руки, не поздоровался после того как Новосельцев в кителе, без шапки — шапку и шинель снял в передней, — вытянувшись, доложил о прибытии, он лишь сказал спокойно: «Садитесь». То ли это был тактический прием, сделано сознательно, то ли начальник управления, занятый докладом, не хотел отрываться от дела, — Новосельцев терялся в догадках, садясь на стул. Однако Потапов пророкотал, обрывая сотрудника, который лишь успел сказать: «А вот еще, товарищ начальник…»

— Ладно, ладно! Потом… — И лениво взмахнул над столом тяжелой рукой.

Пока сотрудник собирал документы в папку, Потапов молчал, после поднял взгляд на Новосельцева, бледно, без эмоций, сказал:

— Ну, с прибытием… — Глядел прямо, не отводя глаз, но без интереса, без живинки, как отметил Новосельцев, — начупр, возможно, думал о чем-то занимавшем его до прихода Новосельцева, от чего не мог еще отвлечься, но в следующий миг шевельнул литой большой головой, с рокотом набрал силу: — Это хорошо, что сами явились!

Молча кивнув, сотрудник прошел на выход, и, видно, окончательно освобождаясь от владевшего им чувства, Потапов откинулся крутыми боксерскими плечами на спинку стула, сощурился — льдистой синью сверкнули в узких прорезях яблоки глаз.

— Та-ак!.. Считаем: враг — простофиля, Иванушка-дурачок? Его не интересует, как добываем свинец? Добываем и — ладно, так?

Новосельцев молчал, еще не улавливая, куда гнул начупр, и тот, словно бы передумав, стоит ли вести так разговор, после паузы сказал просто:

— Отчет привезли? Вот сдадите его после Кирьянкину, в общую часть, — изучим! — кивнул на дверь, давая понять, что Кирьянкин только что был здесь. — А объяснения выкладывайте, послушаю! Интересно, до каких глубокомысленных выводов, оправдывающих тишь и гладь, дошли! — Он нажал сбоку стола кнопку, и тотчас старушка секретарь неслышно вошла. Новосельцев не видел ее, но чувствовал — она позади. — Степичева пригласите, — сказал Потапов мимо Новосельцева. — Пусть послушает: ваш направленец, посмотрим, согласен ли?

— Какие выводы, товарищ начальник… — начал Новосельцев, стараясь изобразить непонимание, даже смирение. — Просто реально так складывается…

— Реально! — мрачновато протянул Потапов и, увидев вошедшего Степичева, оживляясь, сказал: — Вот послушайте! В Свинцовогорске тишь да гладь. — От напряжения начупр чуть взбагровел, крупное лицо налилось резкостью. Черта эта была известна сотрудникам: Потапов, случалось, вспыхивал легко, будто спирт от спички, но «гроза», отшумев, схлынув, уходила так же скоро.

Степичев оставался спокойным, даже равнодушным — темно-смуглое нестарое лицо, с заметной проседью волосы, подбородок прочный, упрямый. Что-то таинственно-опасное крылось во всегдашнем молчаливом поведении начотдела, недаром в управлении шутили: «Скорее Иртыш вспять пойдет, чем дождаться слова от Степичева». Поговаривали: Степичев поднимался по лесенке высоко, но где-то споткнулся, — прислали сюда, в Усть-Меднокаменск.

Вспышке начупра, и верно, хватило всего нескольких секунд: подобрался в кресле, сел спокойнее, багровость схлынула, ровно ее и не было, взглянул еще колюче, хотя уже без раздражения.

— Ну, валяйте! Объясняйте!

Выдержав паузу, точно бы давая понять, что гнев начальства достиг цели, Новосельцев вздохнул:

— Говорил, что реально складывается…

— Реально! — вдруг снова возразил Потапов, но спокойнее, и повернул голову к Степичеву. — А у нас есть сведения: интересуются, как добывается свинец, сколько. И нельзя ли совершить диверсию… Так?

Степичев кивнул утвердительно — рассыпавшиеся на стороны жесткие волосы взмахнулись двумя крыльями.

— Поднимал дела ваши, предвоенные… Любо-дорого! Работали, контру обезвреживали. Н-да… — словно бы подвел итог Потапов, замкнулся; тишина как-то сразу угнездилась в строгом кабинете, и Новосельцев вдруг с тонким звоном, вступившим в уши, ощутил удушливость, будто его зажали в узкой, тесной клетке; спазм пресек дыхание, и он испугался: галлюцинации? Или чувствуешь опасность, ловушку в поведении Потапова, Степичева? А может, и верно: пуганая ворона каждого куста страшится? В конце концов ругнул себя, беря в руки, взглянул на Потапова, боковым зрением отметил и Степичева. Сидели оба спокойно, даже показалось — естественное огорчение отражалось на лицах обоих: боксерские крутые плечи Потапова, обтянутые коверкотовой гимнастеркой, расслабленно опущены, светловатые стрельчатые брови супятся; Степичев больше закаменел, лицо — равнодушное. У Новосельцева отлегло от сердца — вроде бы не заметили его испуга, и он, подбирая слова и выражения, стал пояснять, что и как делается…