Николай Горбачев - Белые воды

С группой работников он поздно вернулся тогда из степного колхоза «Заря», в дороге закружил буран, колею замело, в снежной слепящей круговерти ничего не было видно, и «эмка» двигалась точно на ощупь. Развезли по метельным, уже сонным улицам города сотрудников; последним к своему дому подъехал Куропавин и в радостной оттаянности увидел тусклую бронзовую желтизну в запорошенном кухонном окне. Шофер коротко посигналил — клаксон отозвался простуженно, — и тотчас желтизну окна перечеркнула метнувшуюся тень: Галина Сергеевна пошла к двери — открывать.

Войдя в дом, сняв пальто, отряхивая снежную наметь, только начав рассказывать жене о буране, услышал звонок телефона на тумбочке. Галина Сергеевна спохватилась, сказала, что уже дважды звонил дежурный, искали его в «Заре», но не успели.

Дежурный по горкому был лаконичен: поступила телеграмма из Москвы.

— О чем?

— Личная. Вам, Михаил Васильевич, в Свинцовогорск секретарем горкома предлагается.

— Шофер сейчас будет в горкоме, передайте ему телеграмму, пусть привезет мне. Жду.

Он не поверил телеграмме, прочитав ее в первый раз. И лишь позднее, еще и еще вчитываясь, осознал наконец неотвратимость предстоящего:

«Вам предлагается убыть Свинцовогорск секретарем горкома тчк Принятие дел доложить двадцать четыре часа».

Подпись известная: секретарь ЦК и завотделом руководящих партийных кадров. Телеграмму передал жене, стоявшей с посудным полотенцем возле прибранного стола.

Утром в горкоме сказал второму секретарю, уже знавшему о телеграмме, чтобы собрал «летучий пленум», — проинформирует членов горкома об отъезде, попрощается. Сам же, когда тот ушел из кабинета, попросил связать его с Алма-Атой, с первым секретарем Мирзояном. В ожидании ответа отрешенно смотрел в окно, — по-прежнему буранило, в порывах ветра то и дело взметывались мириады снежных метляков, невесомо бились о стекла, ссыпались вниз; в заволочи размытыми оттисками проступали дома противоположного ряда улицы. Заныло, защемило сердце… С чего бы? Жалко уезжать с насиженного места? Так не впервой, — помотала, поносила судьба. Сколько пришлось сменить причалов! Сейчас он секретарь горкома областного центра ничем особо не приметной степной области. Так что — не привыкать стать! Или все же пугает новое дело, тот Свинцовогорск?..

Мысли оборвал звонок. Мирзоян слышал о новом назначении Куропавина.

— Чем вызвано? Почему? — закидал Куропавин.

— Почему тебя, Миша, выбрали, — не знаю. В Свинцовогорске на руднике обвал. Поезжай! На месте разберешься. И все же правильно, что тебя. Будь, Миша!

Снежная коловерть за окном плясала свой дьявольский танец не уставая. Запоздало пришло: «А что с свинцовогорским секретарем? Тимановский — где?! Эх, не спросил у Мирзояна! «На месте разберешься…» Да, теперь, выходит, так!»

…Садились на окраине Свинцовогорска. Когда летчик разворачивал самолет, отыскивая площадку, Куропавин увидел и рудничные копры, и приклеившийся к склону горы корпус обогатительной фабрики, и заснеженный городок: отсюда, из самолета, были отчетливо видны домишки, сбившиеся в котловине в кривые под снегом улочки.

Самолет снижался, нацелившись короткими широкими лыжами на снежную, текучую гладь поля за домами.

В горком пришел с портфелем, в нем все, что захватил с собой: белье, бритва, мыло, учебники по горному делу, — штудировал их раньше, когда на Урале довелось работать. Нашел второго секретаря — Алексея Тимофеевича Портнова, взъерошенного, помятого, с красными, воспаленными глазами. «Не спит небось не одни сутки кряду», — догадался Куропавин. С Портновым встречались на одном-двух партийных совещаниях, хотя не знали друг друга близко. Поднялся Портнов навстречу неспешно и точно бы в безразличии и забитости никак не отреагировал на появление Куропавина, руку пожал вскользь.

— А где первый? — спросил Куропавин. — На месте?

— Разве не знаете? — сквозь усталость мелькнуло на миг удивление в глазах Портнова, вяло махнул рукой. — Отозвали, называется! А если точно — попросился… Мол, не справляется.

«Вот оно что! — мелькнуло у Куропавина. — Попросился? Интересно!..»

— Дело-то паленым запахло, вот и сориентировался, — проговорил Портнов без подъема, вздохнул, и, пожалуй, в этом вздохе с особой отчетливостью Куропавин уловил: держался тот на пределе.

— Не спал? — спросил Куропавин.

— Трое суток… Ну да пустяки! Танкистам не привыкать, а комиссару танкового батальона тем паче. — Он даже подобрался, оттянул книзу фалды темного пиджака, взглянул твердо, но доброжелательно. — Готов докладывать, товарищ первый секретарь! Готов… Готов…

— Паника? — взглянув на него, коротко спросил Куропавин. Этим вопросом он хотел сразу выяснить обстановку, хотя и понимал, что мог обескуражить, даже обидеть человека. И все же пусть так — пусть знает, что он, Куропавин, не деликатничает, — им теперь работать вместе.

Портнов взглянул на Куропавина долгим испытующим взглядом и, не отводя глаз, так что Куропавин почувствовал неуютность, ответил:

— Я ведь на партработу попал после Испании. Списан из танкистов. В первые дни путча оказался там. Комиссарский БТ снарядом прошило… А потом — я здешний, из бергал. Бежать некуда. Вот так, Михаил Васильевич.

То, что Портнов не выказал явной и прямой обиды, чего мог ждать Куропавин, а как-то спокойно, словно бы равнодушно «выложил» детали своей биографии, на секунду смутило Куропавина, тут уж не обойдешься смешком, не сведешь к элементарной шутке: мол, не принимай всерьез, к сердцу близко. Да и последнее: «Вот так, Михаил Васильевич» — прозвучало веско, будто предупреждение, как если бы тот сказал: «Прошу это запомнить».

— Ладно, Алексей Тимофеевич, извини. — Куропавин дотронулся рукой до предплечья Портнова, как бы подкрепляя свое извинение и одновременно выражая доверие, — жест вышел искренним, естественным. — Давай присядем, — кивнул на стулья у стены. — Коротко расскажешь и пойдешь спать. Хоть и танкист, а силу надо уметь тратить, оставлять и резервы. Тоже — вот так, Алексей Тимофеевич!

Куропавин понимал, что желаемое нередко находится в разладе с реальной действительностью, однако здесь этот разлад оказался слишком разительным: то, что обнаружилось на месте, в Свинцовогорске, он и отдаленно вообразить не мог.

Арестовали главного инженера Вебера, двух молодых инженеров, директора горного техникума… Группа НКВД в составе трех человек жила уже недели две, работала круглые сутки: в домике горотдела НКВД в щели ставней и ночью прожигался свет. В городе знали о беде на Соколинском руднике, об арестах.

Не успели Куропавин с Портновым все обговорить, как распахнулась дверь, и через порожек шагнул человек — в пальто с каракулевым воротником. Шапку, тоже серого каракуля, сдернул еще у двери; негустые, потные волосы, когда стягивал шапку, встопорщились смешным гребнем; возбуждение плескалось в глазах; на щеках, несколько свислых, — нервно-красноватые разводья.