Вячеслав Бучарский - Зеленый остров

Так все и случилось — как раз к тому времени, когда Галя закончила институт. У нее было направление на работу в сельскую школу — учителем истории и обществоведения. Место было хорошее — крупное село, всего час езды на автобусе от города. Но даже в такое место Галя вовсе не собиралась ехать — всякое село казалось ей жуткой «дырой».

По поводу окончания Галей института родители устроили званый вечер. Из сокурсников Гали пришли только Лена Петрищева и Зина Стеблова, подружки — не подружки, а скорее приятельницы, пользовавшиеся кое-какими щедротами Сафьяновых. В основном же на вечере были друзья отца с женами, родственники и Нина Федоровна с сыном. Сергея усадили за стол рядом с Галей.

Гале приятно было замечать виноватое лицо Сергея и его старательные ухаживания за ней. И танцевал он только с Галей. Петрищева и Стеблова не сводили с Сергея глаз — парень-то он красивый, но мешать Гале не смели, не отвлекали ее кавалера.

А когда гости в основном уже разошлись, было устроено так, что в кухне оказались Степан Иванович с Антониной Сергеевной, Нина Федоровна и Галя с Сергеем. Степан Иванович в разговор не вмешивался, только с веселой хитринкой посматривал на всех. Галина мать стала расспрашивать Сергея о его делах на работе — и похвалила за то, что собирается стать мастером участка.

— Ну, а какие у тебя вообще планы на будущее? — спросила Антонина Сергеевна.

И тогда Сергей, откашлявшись, точно перед выступлением с трибуны, солидным тоном произнес:

— Да пора, наверное, мне жениться. Как вы смотрите на то, что мы с Галочкой это самое…

В этот момент Галя даже зарделась от волнения — и как-то незнакомо, радостно забилось у нее сердце.

— Разве же сначала у нас надо спрашивать! — воскликнула круглолицая Антонина Сергеевна. При этом лицо ее даже помолодело от удовольствия. — Ежели Галочка согласная, и мы не станем возражать. Как говорилось в старое время, совет да любовь!..

Материнским сердцем Нина Федоровна угадывала сложное душевное состояние Сергея.

— Не хочу отпускать тебя к ним, — сказала она сыну. — Живите пока у меня — разве мало места?

Сергей засмеялся — громко, грубовато.

— Ты что, мам! У них же трехкомнатная секция — куда им столько! Нет, я в своих правах уступать не хочу! Две комнаты нам, одну им — только так. А если не понравится такой принцип — пускай тесть живее вертится, выбивает для нас отдельную хату!

Нина Федоровна побледнела.

— Учти, Сергей, я с Сафьяновыми в дружбе со студенческой поры. Столько добра для нас сделали эти люди!.. А если рассчитываешь и после свадьбы продолжать свои фокусы… Во-первых, Степан Иванович тебе этого не позволит — ты еще не знаешь, какой у него характер! И я… Я просто не вынесу такого позора, имей в виду!

Глаза Нины Федоровны наполнились слезами, затряслись плечи — и началось самое невыносимое для Сергея.

— Ладно, ма, не плачь, все будет нормально!.. Ну что ты волнуешься: будем жить-поживать, добро наживать, как все порядочные люди. Да перестань же плакать, не трону я твоих Сафьяновых, пусть себе и дальше жируют. Лишь бы меня не обижали — тогда и я их не трону… Ну, все, ма, вытри слезы — и забудем этот разговор!

…День свадьбы еще отдаляли недели, а настроение у Сергея Коршункова с каждым днем становилось все мрачнее и мрачнее. Прежде всего потому, что не мог он легко забыть Зою Дягилеву — тянуло к ней неодолимо.

В цехе Зоя уже не работала. Говорили, что не кто иной, как сам Никонов, начальник цеха, помог ей устроиться в отдел технического обучения. И как будто бы после тайной встречи с Зоей. Однако Сергей поверить в возможность такой встречи никак не мог, потому что знал Зою. И все чаще вспоминал, как хорошо ему было с ней. Зоя никогда не жеманничала, ни в чем не притворялась, всегда оставалась простой и естественной. Если у нее случалось скверное настроение, она так и говорила: «Прости, Серенький, я сегодня скушная-прескушная! Сможешь — развесели, а не сможешь — не обижайся!» Если же бывала веселой, то выглядела такой молодой и красивой, что Сергею хотелось показаться с ней на самых многолюдных городских улицах. Видеть ее добрую улыбку, слышать глубокий грудной смех, чувствовать прикосновения легких рук — какой полной радостью отзывалось в нем все это — и как остро не хватало этого теперь!

Однако почти каждый вечер Сергей должен был проводить у невесты. Приходилось ездить в центр города, куда он из своего поселка добирался двумя троллейбусами.

Но больше, чем езда в переполненных троллейбусах, утомляли разговоры с Галей и в особенности нежности, которые он должен был расточать, чтобы доказать любовь. Он обнимал Галю, целовал холодноватые мягкие губы — и замечал в ней какие-то признаки естества, которые искренне влюбленный человек или не замечает, или находит в них дополнительную прелесть. Больше всего удивляла Коршункова худоба Гали. Удивляла потому, что еды в доме Сафьяновых всегда было более чем достаточно. Насмешливый этот вопрос вертелся на языке, но Коршунков прятал насмешливость. Он надеялся, что в конце концов привыкнет к Гале — и тогда все войдет в норму. Главное, чтобы будущий тесть обеспечил молодым отдельную квартиру. Ну, а когда все наладится с бытом, тогда уж нетрудно будет подыскать на стороне какую-нибудь щедрую на любовь женщину. Вот если бы у Зои была отдельная квартира — это был бы лучший вариант!

Однажды со злым возбуждением Коршунков сказал Гале, что после свадьбы родители должны выделить им две комнаты.

— Отец не согласится, — вяло сказала Галя.

— А ты поговори с ним! — потребовал Сергей.

— Ну уж нет, об этих делах сам договаривайся.

Выслушав Коршункова, Степан Иванович спокойно и твердо ответил:

— Нет… Год-другой вам придется пожить в маленькой комнате, в Галиной. А вот когда появится у вас ребенок, когда наживете собственную мебель и вещи, тогда уж подумаем об отдельной квартире.

— Нет! — сказал и Коршунков. — Я хочу две комнаты.

— А зачем? Что ты будешь в них ставить? Что у тебя есть?

Коршунков не знал, что за долгие годы руководящей работы Степан Иванович очень хорошо изучил психологию людей, которые слишком многого хотят от жизни. Поэтому он оставался неподдельно спокоен и тверд. А Коршунков волновался.

— У меня ничего нет, — звенящим голосом произнес Коршунков, — но я хочу две комнаты!

— Вот и хоти! В молодости это — самое прекрасное свойство!

И по-отечески улыбнувшись, Степан Иванович потрепал Коршункова за плечо.

Выпив вина для храбрости, Коршунков не поехал в город, а явился к знакомой двери на третьем этаже. Открыла ему сама Зоя. Увидела Коршункова и не впустила в квартиру. Но вышла к нему на лестничную площадку. И здесь отчитала Коршункова с неожиданной для него яростью.