Наум Фогель - Главный врач

В Германии было все — издевательства, непосильный труд, голод. Но в Германии не было этого полицая Шкуры. Фамилии настоящей его никто не знал. Просто Шкура. А может, это и была настоящая…

Он приходил каждый день точно к вечерней поверке, останавливался перед строем, спокойно ожидал до конца переклички, потом подымал руки с растопыренными — то шестью, то восемью, а то и всеми десятью — пальцами. Стефка бросала ему короткое «отбирай» и уходила.

Полицай старался, отбирал. Люся, видимо, особенно нравилась ему, потому что он каждый раз тыкал в нее пальцем и бросал сипло:

— Выходи!

Дорога от конюшен до школы тянулась так долго, что не было сил вынести. А может быть, она казалась такой длинной потому, что рядом шагал Шкура?

Люсе он был еще больше противен, чем немецкие офицеры. Те хоть считали себя победителями, хозяевами, а Шкура что?

Потом она упрямо пыталась забыть. Все забыть. «Этого не было, — говорила она себе. — Это мне приснилось. Этого не могло быть». Ей казалось, что она и в самом деле позабыла. Во всяком случае лица офицеров она представляла себе совсем смутно. Но лицо Шкуры…

Когда в первый раз пьяный эсэсовец приказал ей раздеваться тут же, при всех, она вся похолодела. Раздеться? Ни за что!

Офицеры хохотали.

— Пускай эту строптивую девчонку разденет полицай, — предложил один.

Нет, этой дикой сцены ей никогда не забыть!.. Шкура закрыл ей рот. Она впилась зубами в его палец, прокусила до кости.

— Я сама! Сама! — закричала и, когда Шкура отпустил, стала швырять ему в лицо свои вещи, одну за другой.

Он так и запомнился ей — посреди комнаты с охапкой ее одежды.

А офицеры смеялись. И Люся тоже вдруг начала смеяться, потом плакать. На душе было пусто и холодно — ни обиды, ни горечи, ни чувства протеста. Она будто закаменела с того вечера. И уже ничем ее нельзя было удивить, растрогать, довести до слез. Это продолжалось очень долго. Даже когда кончилась война и все радовались, у Люси радости не было. Кончилась война? Ну так что ж? Разве не было битком набитых людьми конюшен в совхозе — пересыльной тюрьме, школы в центре села, полицая Шкуры с ее, Люсиной, одеждой в руках? Разве не было страшного лагеря в Равенсбрюке?

…Мухина закончила читать заявление, глянула на Люсю и повернулась к Михеевой.

— Вопросы, — бросила со своего места Ирина.

— Какие будут вопросы? — повторила Мухина.

Все молчали.

— Пускай расскажет подробней, что делала в Германии, — громко, с оттенком неприязни сказала Михеева.

— А надо ли? — осторожно спросил Корепанов.

— Надо! — упрямилась Ирина.

— Если она тебе скажет, что прохлаждалась там на курортах, ты все равно не поверишь, — сказал Стельмах.

— Были такие, что и прохлаждались.

Нина Коломийченко — невысокая девушка с озорно вздернутым носиком — вскочила со своего места раскрасневшаяся, выбралась из ряда и пошла к столу. Глаза ее горели.

— Нет, вы только послушайте, девушки, — начала она, задыхаясь от возмущения. — Прохлаждалась в Германии! Это — про нашу Люську. Я с ней в одной комнате живу, девушки. Я все знаю. А ну-ка снимай кофточку, Люся, покажи им спину… Она у нее, девушки, вся арапником исполосована… Или нет, вот это покажи!

Она схватила Люсину руку и, прежде чем Стоянова успела опомниться, оголила ей плечо.

— Вот как она прохлаждалась там!

— Пятьдесят тысяч триста шестьдесят восемь, — пронесся испуганный шепот.

— Не надо! — зло бросила Люся, быстро одернула рукав и выбежала из комнаты.

— Вот что ты наделала, — повернулась к Михеевой Нина и закричала уже чуть не плача: — Нету у тебя сердца, нету! И никому ты не веришь! И никогда ты не веришь!

— Ну, ты еще на меня покричи, — сказала Михеева, подходя к столу. — Иди, садись. Ну, кому я говорю?.. Раскричалась тут… — Она подождала, пока приникшая под ее взглядом девушка села на свое место. Потом сказала спокойно — Есть предложение, товарищи, Стоянову в комсомоле восстановить.

Когда Корепанов пригрозил забрать аппаратуру, Бритван этой угрозе не придал особого значения, но за обедом он был задумчив и рассеян.

— Ты что? — спросила Ася.

— Так просто, — ответил Бритван, — вспомнил свой последний разговор с Корепановым. — И все ей рассказал.

— Алексей порядочный человек и никогда на такое не пойдет, — выслушав, сказала Ася.

— А кто пойдет? Отбирать у коллеги… Да кто же себе такое позволит?

Бритван уже стал забывать об этом разговоре, как вдруг пришел приказ облздравотдела. Малюгин в категорической форме предлагал срочно передать областной больнице рентгеновский аппарат «Матери» взамен «Буревестника». Кроме этого, предлагалось передать физиотерапевтическую аппаратуру по прилагаемому списку.

— Вот он, твой Корепанов! — Бритван швырнул список и приказ Малюгина на стол перед Асей. — «Порядочный человек». «Не позволит себе». Нашла порядочного!..

— Здесь какое-то недоразумение…

— Какое уж тут недоразумение, — ткнул пальцем в последнюю строчку приказа Бритван. — Видишь? «Об исполнении доложить». Стиль-то какой. Солдафонский!

Ася не знала, что и сказать. Все это совсем не вязалось с ее представлением о Корепанове как о человеке, для которого порядочность — превыше всего. Это, конечно, Малюгин. Он давно уже зарился на аппаратуру. Может, он и поручил Корепанову проверить, и тот доложил, что аппаратуры излишек. Но зачем тогда Корепанову было предупреждать Леонида? Впрочем… Это последнее как раз похоже на Алексея.

Бритван не находил себе места. Ася, как могла, успокаивала его.

— Не успокаивай, пожалуйста, — складывая бумаги, бросил Бритван. — Я этого так не оставлю!

Пришла сестра с выписками из истории болезни Леонова и Сенечкина. Завтра надо отправлять.

Бритван просмотрел выписки и вернул их сестре.

— Подождите отправлять, — сказал сердито. — Я еще подумаю.

Сестра взяла документы и ушла.

— А это уже совсем ни к чему, — заметила Ася. — Ты злишься на Алексея, а больные тут ни при чем.

— Знаю, — сказал Бритван. И ушел к себе.

В город Бритван приехал ночью. Остановился в гостинице и, хотя очень устал, спать не мог.

«Надо успокоиться, — думал он. — Да, успокоишься тут, как бы не так!.. Как только комиссия из министерства — в Мирополье. Корреспондент из центральной газеты — в Мирополье. Кинооператор — к Бритвану!.. Лучшая районная больница в области. Когда надо товар лицом показать, в Бритвана тычут. А теперь… Впрочем, так мне, дураку, и надо! Черт меня понес приходовать эту аппаратуру. Надо бы еще и библиотеку свою оприходовать. Пускай по больничному инвентарю числится… Высокую сознательность хотел показать. Вот и показал».

Он решил идти к Мильченко. Надо только все на бумаге изложить, коротко и ясно. И если уж Олесь Петрович не поможет…