Наум Фогель - Главный врач

Мильченко внимательно прочитал заявление, потом долго слушал. Наконец сказал:

— Кури!

Бритван взял папиросу. Мильченко тоже закурил.

— Не узнаю тебя, Леонид Карпович, — сказал он. — Ты всегда такой спокойный и вдруг…

Бритван хотел что-то возразить, но Мильченко жестом остановил его.

— Ты кури, кури… Мне ведь все ясно… Кури и не волнуйся. — Он глядел на Бритвана с улыбкой. — У Малюгина был?

— Нет, раньше решил с вами побеседовать.

— Вот это умно… Я сейчас, только…

Он снял трубку телефона, но тут же положил ее на место и, захватив бумаги, пошел к выходу.

— Ты меня подожди. Я сейчас.

Он зашел в соседнюю комнату и оттуда позвонил Малюгину. Малюгин рассказал, что заставило его отдать приказ.

— Нажаловался уже? — спросил.

— Нет, зачем же. Я случайно узнал. Ну, и поинтересовался, конечно… Вы уверены, что на работе это не скажется?.. Да нет же, я одобряю… Ну, конечно же, правильное решение. Областной больнице помочь надо.

Он возвратился к себе в кабинет. Пошелестел бумагами, спрятал их в папку, аккуратно завязал тесемки и обратился к Бритвану:

— Ну, как? Успокоился уже, Леонид Карпович?

— Злит меня это.

— Почему злит?

Бритван с удивлением посмотрел на Мильченко.

— Не понимаю, почему злит, — тем же спокойным тоном повторил Олесь Петрович.

— Ну, знаете… — сказал Бритван и поднялся. — Я к вам как к другу приехал, а вы…

— Садись! — приказал Мильченко. — Садись, садись! Как ты полагаешь, Леонид Карпович, если друг, так он с любой глупостью соглашаться должен?

— С глупостью? — возмущенно переспросил Бритван.

— А ты не кипятись. Ты выслушай. — Мильченко глянул в упор на Бритвана, строго спросил — Кто тебе рекомендацию в партию давал?

— Причем тут рекомендация?

— Я тебе давал. И ваш секретарь райкома старый коммунист-подпольщик, и Рыбаков… Кстати, сейчас он заведующим облоно назначен.

— Не понимаю, к чему вы это? — уже тише спросил Бритван.

— А к тому, — поднялся и веско положил руку на стол Мильченко, — что напрасно давали. Подвести можешь. Ведь это, скажу я тебе, счастье, что ты ко мне пришел, а не ткнулся со своим заявлением к Малюгину или, чего еще хуже, в исполком, к Балашову. Я ведь тебя знаю. Ты сгоряча и к первому секретарю полезть мог бы.

Мильченко все время ходил по комнате. Бритван следил за ним, не спуская глаз.

— Корепанов, видите ли, его обидел, — продолжал Мильченко язвительно, не глядя на Бритвана. — Да он что, себе этот рентген берет? На квартиру поставит? Или аппараты… Он же у тебя не все забирает. И ты хорошо знаешь: того, что оставляют, для твоей больницы предостаточно.

Он возвратился на свое место.

— Як вам, Олесь Петрович, не за нотациями приехал, а за помощью. Меня за Советскую власть агитировать не надо.

— А я тебе и помогаю. Ты думаешь, я не знаю, отчего у тебя злость? Это в тебе собственник говорит, кулак.

Он в каждом сидит, дремлет. Его растормоши только. А на этом враги твои, ох, как сыграть могут. Бритван живоглот, скажут. Больницу в свою вотчину превратил. А еще коммунист, скажут. И кто только мог такого в партию рекомендовать? Вот что скажут. Сегодня ты миропольевской больницей заведуешь. А если завтра тебя в другую переведут? Или сюда, в областной центр? Так что же ты будешь с собой аппаратуру таскать?

— Меня пока еще никуда не переводят, — хмуро сказал Бритван. — У меня пока отбирают хороший рентгеновский аппарат, а взамен дают черт знает что, дрянь какую-то. А я должен еще радоваться… Нет, при такой постановке вопроса всякий интерес к работе пропадает. Я специально в Киев ехал, чтобы кровати своей больнице достать — на панцирных сетках, никелированные. Ну, так давайте приказ, пусть и эти кровати Корепанову. Вы думаете, я после этого опять в Киев поеду? Нет, не поеду.

— Вот, вот. Превыше всего свой интерес, своя выгода. В общем, делай как знаешь. Но если хочешь добрый совет послушать — придуши ты в себе эту обиду. Надо выше мелочей стоять.

— Неужели вы не понимаете, Олесь Петрович…

— Понимаю. Все понимаю. А вот ты простых вещей понять не хочешь. Мы в тебе крупного работника видим, а ты в мелочах грязнешь. Пойми, не к лицу тебе. Обидно? Согласен. А того, что ты этой обиды спрятать не можешь, выложил на тарелочку и всем под нос тычешь, этого простить не могу. Да неужели я в тебе ошибся? Нет, черт подери, не ошибся я в тебе!.. — Он посмотрел на Бритвана, снова протянул ему портсигар и сказал уже совсем миролюбиво: — Давай закурим. И на этом разговору нашему — конец!.. А заявление свое забери.

Бритван поднялся, взял со стола бумагу, какую-то секунду нерешительно разглядывал ее, потом резким движением скомкал и сунул в карман. Взял папиросу, прикурил и сказал уже совсем спокойно:

— Вы, как всегда, правы, Олесь Петрович. А я погорячился. До свиданья. — И он протянул Мильченко руку.

Возвратившись в Мирополье, Бритван застал письмо Корепанова. Алексей спрашивал, почему до сих пор не отправлены Леонов и Сенечкин.

— Завтра же отправить! — распорядился Бритван, обращаясь к старшей сестре.

Но Леонов отказался. Отправили только Сенечкина.

Корепанов ушел из приемного покоя к себе в кабинет раздосадованный и злой. Марфа Полоненкова отказалась от операции с тем, чтобы оперироваться у другого, у лучшего специалиста. А Леонов обрекает себя на смерть: Бритван его оперировать не станет.

Алексей снял трубку и попросил Мирополье… Ждать ему пришлось долго.

Бритван ответил на приветствие сухо и сказал, что Леонов отказывается от операции наотрез. Поговорить еще раз?.. Нет, операция все равно пользы не принесет.

Алексей бросил трубку и пошел искать Цыбулю. Он решил ехать в Мирополье сейчас же.

Гервасий Саввич посмотрел на него с удивлением:

— Автомашиной? До самого Мирополья и обратно? Это же триста километров с гаком. А бензина у нас, можно сказать, на самом донышке осталось. И лимиты все выбраны. Так что до первого числа не хватит и на то, чтобы продукты возить.

Алексей сказал, чтобы машину заправили полностью. Даже если придется для этого забрать весь бензин, до последней капли.

— Мое дело маленькое, — проворчал Цыбуля. — Заправлять, так заправлять.

В Мирополье Корепанов приехал уже перед вечером, усталый от жары и бензиновой гари.

Бритван посоветовал разговор с Леоновым отложить до завтра.

— Ты извини, но я хотел бы поговорить с ним сейчас же, и с глазу на глаз, — настаивал Корепанов.

— Пожалуйста! Только он все равно не согласится. И напрасно ты тащился в такую даль по жаре.

— А я для того и тащился, чтобы с Леоновым поговорить.

У койки Леонова сидела его жена — еще совсем молодая женщина, с коричневым от загара лицом и с такими же коричневыми руками. Она была беременна, видимо, стеснялась своего положения и все натягивала полы халата. Когда Корепанов зашел в палату, она хотела выйти.