Анатолий Вахов - Пурга в ночи

Посланец Ленина дал им еду. Он везет с собой юношу Череле, который собирался к верхним людям, кормит его. Он зовет с собой все стойбище. Очень хочется чукчам увидеть, как завтра в Белую придет новая жизнь, но они не могут сняться с места. Они будут ждать мужчин, ушедших на охоту.

Люди не считают время, они забыли о нем, они забыли, что Давно наступила ночь, и не слышат, что в ночи ветерок играет с ускользающими локонами поземки. Никто не заметил, когда Из яранги выскользнул Парфентьев. Он отыскал свою упряжку, положил куль с мукой и погнал упряжку в ночь. Поземка бежала за его нартой.

Парфентьева хватились перед рассветом, когда нартовый отряд собрался выехать в Усть-Белую. Берзин приказал обыскать все стойбище. Поземка замела его следы.

— Скорее в Белую! — приказал Берзин. Он винил себя в том, что Парфентьев сбежал, что поверил в его искренность.

— У меня не проходило подозрение, что Парфентьев как-то связан с гибелью Новикова. Если бы не это, он бы не сбежал, — говорил Берзин товарищам.

Оттыргин виновато молчал. Ему было стыдно, что он проглядел Парфентьева. Вор! Оттыргин был потрясен, что Парфентьев присвоил продукты для голодающих и удрал.

Строже, строже надо быть, а я размяк, укорял себя Берзин. Враг не только в погонах и дорогой шубе, враг может быть и в лохмотьях бедняка. Август Мартынович задумался. Враг ли Парфентьев?. Но не было времени разбираться. Нартовый отряд выехал из стойбища.

До утра было еще далеко. В густой темноте посвистывал холодный ветер. Берзин взглянул на небо. Редкие звезды плавали в черном океане. Нарту встряхнуло. Упряжка летела во мраке. Дыхание перехватывал мороз. Берзин только сейчас вспомнил, что он всю дорогу почти не кашлял и боль в груди исчезла. Чувствовал он себя хорошо. Может, действительно здешний воздух целебен для легких, с надеждой подумал Берзин. Тогда сюда должны приезжать все больные чахоткой. Нет, не сейчас, а когда мы очистим этот край от врагов. Построим здесь большие светлые санатории…

Август Мартынович не бывал в Швейцарии, но слышал о чудесных санаториях в горах, и сейчас его воображение рисовало прекрасные здания с огромными зеркальными стенами. Здания выкрашены в желтые, оранжевые, голубые цвета, а за стеклом буйная зелень зимних садов, оранжерей, гроздья чудесных плодов, яркие цветы и бассейны.

По дорожкам гуляют люди. Всюду слышен смех. Они не похожи на больных. Среди них много его знакомых. Вон и девушка с серыми глазами. Только она одета не как все, а в кожаную куртку. Через плечо — тяжелая санитарная сумка. Она с улыбкой идет к Берзину…

Август Мартынович пытается улыбнуться одеревеневшими губами. Он рад, что никто не видел его лица.

— Там Белая, — сказал Оттыргин.

Берзин напряженно всматривался в темноту, но ничего не мог разобрать. К ним подъехала упряжка. Куркутский пояснил:

— Половина версты до Белой.

Берзин, заранее составивший план действий, приказал Мохову с нартовым отрядом оставаться на месте. Сам он с остальными товарищами направился в Усть-Белую. Упряжки бежали по слабо серевшему снегу. Сейчас Августу Мартыновичу каждая минута казалась часом.

— Белая, — тихо сказал Оттыргин.

Темные халупы бедняков походили на низкие холмики, и, если бы Оттыргин не сказал, что это и есть дома, он не обратил бы на них внимания. Только склады и несколько настоящих домов в центре селения убедительно говорили, что здесь живут люди. Ревкомовцы приехали.

Устьбельцы спали. Только ветер и поземка хозяйничали в селении. Оттыргин подъехал к домику Дьячкова, осторожно, но достаточно громко постучал. Тихо. Он постучал еще раз, и тогда сразу же из-за двери раздался мужской голос:

— Кто тут?

Куркутский назвал себя и добавил:

— Мне нужен Дьячков. Я с товарищами из Ново-Мариинска. Привез Дьячкову привет от Кулиновского.

За дверью послышался облегченный вздох, зазвенел сброшенный с петли крючок. Заскрипели петли, и дверь медленно отворилась.

— Скорее проходите.

Ревкомовцы и каюры вошли в теплый коридорчик. С упряжками остался Ульвургын. Дьячков провел неожиданных гостей в комнату, которую до ареста занимали Кабан и Наливай. Жена и дети Дьячкова перешептывались в темноте. Жена тихо спросила?

— Кто это, Никифор?

— Свои, свои, ты лежи.

Никифор нашел в темноте лампу и вышел в комнату к ревкомовцам. Прежде чем зажечь свет, он тщательно затянул оконце тряпьем, хотя эта предосторожность была излишней. Маленькое оконце снаружи было занесено снегом. Зашуршали спички. Было слышно, как Дьячков старается достать их со дна коробки. Наконец он зажет лампу. Она осветила напряженные лица. Никифор пристально рассматривал гостей. Старая, заплатанная рубашка висела на его костлявых плечах… В черных волосах блестела седина. Истязания в застенке Малкова прибавили и новые Морщины и изменили выражение его лица. Посуровел рот, глаза смотрели решительно.

— Неси чай, консервы, все, что есть, — попросил Берзин Оттыргина.

Никифор невольно проглотил слюну и посторонился, пропуская каюра.

— Малков, американцы здесь?

— Малков тут. — Дьячков о ненавистью произнес фамилию. — А американцев нет. Свенсон давно уехал в Марково, а Стайн днями спешно побег в Ново-Мариинск. В тот же день, как новый приказчик Свенсона прибыл.

Ревкомовцы переглянулись. Галицкий засмеялся:

— Выручать Громова поехал, да маленько опоздал.

— Михаил Сергеевич его встретит, — сказал Куркутский.

— Что-нибудь в Ново-Мариинске случилось? — Дьячков ожидающе смотрел на ревкомовцев.

— Случилось. — Галицкий коротко рассказал о перевороте.

— Слава тебе господи! — по привычке перекрестился Дьячков и обернувшись, крикнул в соседнюю комнату: — Жинка! Поди сюда! Какое дело сделано! Какое дело!

Он затоптался, не зная, что дальше сказать, что сделать. Лицо его сразу стало моложе, засветились глаза. Тут же помрачнел:

— А как же Кабан, Падерин, Наливай? Они же у Малкова.

— Живы? — спросил Берзин.

— Дышат. Поизмывались над ними Малков и Стайн, а ничего не узнали. Молчат.

Вернулся Оттыргин и вместе с женой Никифора Занялся приготовлением завтрака. Дети жадно грызли мороженую колбасу.

Ревкомовцы, выслушав обстоятельный рассказ Дьячкова, решили немедленно действовать. Мальсагов, Галицкий, Куркутский и Берзин направились к дому Малкова, Еще было рано, и все спали. Темнота по-прежнему была густая и метельная. К дому Малкова подходили осторожно. Главное — арестовать его, и тогда отряд охраны общественного порядка будет не опасен. По опыту Ново-Мариинска они знали, что отряд сразу рассыплется и едва ли кто осмелится выступить в защиту Малкова.

Галицкий постучался. Ему долго не отвечали. Потом послышался заспанный, недовольный женский голос.