Анатолий Вахов - Пурга в ночи

Мандриков хмурился и молчал. Гринчук стремительно подошел к столу и раздраженно крикнул:

— Твоим шахтерам погулять захотелось, похлебать водки у Толстой Катьки. А закуска у них есть. Мясца поджарили добре.

— «Твоим шахтерам», — горько повторил Бучек слова Гринчука. — Быстро ты, Семен, забыл, что сам недавно был с ними.

— Я не забыл! — У Гринчука гневно дрожали крылья носа. Он обиделся. — Я не забыл. Они забыли, что…

— Склад с продовольствием подожгли не шахтеры, — устало произнес Бучек. Он в течение десяти дней упорно отстаивал свое убеждение. — Это сделал кто-то из колчаковцев. Сколько я могу…

— Так почему же шахтеры не помогут нам найти ту сволочь?.. — Гринчук уже кричал. Мандриков болезненно поморщился:

— Не кричи.

Когда члены ревкома из квартиры Мандрикова прибежали на копи, склад с продовольствием горел. Затушить пожар удалось не сразу. Облитые керосином стены пылали. Утром недалеко от склада нашли банки из-под керосина. Сбежавшиеся на пожар шахтеры, среди которых было много подвыпивших, бестолково суетились и больше мешали друг другу, чем гасили пламя.

Бучек с Харловым кое-как установили порядок, и шахтеры стали засыпать огонь снегом. Но огонь не сдавался и грозил уничтожить все запасы продовольствия. Когда один из углов склада обвалился и пламя чуть расступилось, Бучек бросился к пролому. Надо было спасать имущество склада. Он исчез в дыму и тут же появился с ящиком в руках. Одежда Бучека дымилась. Швырнув ящик на снег, он побежал назад. За ним бросилось несколько шахтеров. В этот момент обрушилась часть крыши, и они невольно остановились. Горящие обломки придавили Бучека. Шахтеры услышали его крик и, поборов страх, ринулись в огонь. Они вытащили Бучека, загасили одежду. С обгорелой рукой и обезображенным огромными пузырями лицом, он кричал:

— Оставьте меня! Оставьте! Спасайте…

Шахтеры решительно пошли на приступ. Ревкомовцы подоспели уже тогда, когда пожар начал отступать перед людьми. Часть продовольствия сгорела, но много и осталось. Его перенесли в другой склад. Мандриков приказал установить усиленную охрану. Он с товарищами на копях провел остальную ночь и весь следующий день. Сколько ни бились ревкомовцы, а найти поджигателя склада никак не смогли. Вот тогда-то Мандриков, не подумав, и заявил шахтерам:

— Ни один из вас с сегодняшнего дня не смеет покидать копи, пока вы сами не найдете преступника. Он среди вас!

Шахтеры угрюмо слушали Мандрикова. Они чувствовали за собой вину, но в то же время решение председателя ревкома было обидным, даже оскорбительным. Выходило, что ревком не доверяет им, считает всех шахтеров пособниками поджигателя и его укрывателями.

— Неправильно будет это, — не согласился кто-то из шахтеров.

— Вы слышали, что я сказал? — Мандриков не видел иной, возможности. — Я не отменю этого решения.

Но чем больше проходило дней, тем сильнее у Михаила Сергеевича крепло убеждение, что он допустил ошибку.

Уже одиннадцатое января, а о поджигателе так и не удалось ничего узнать. Конечно, он не из шахтеров, но Мандрикову трудно было признать свою ошибку. Самолюбие связывало его, и сейчас он был доволен тем, что Бучек настойчиво требует отменить запрет.

— Как же вы, товарищи, не понимаете, что наносим этим распоряжением вред прежде всего себе, Шахтеры начинают о ревкоме недовольно поговаривать. Мы их всех превратили в арестованных…

Мандриков тяжело вздохнул. От правдивых слов Бучека повеяло тревогой, и, как ни трудно было Михаилу Сергеевичу, он решил:

— Ты прав, Бучек, прав. Пусть шахтеры…

— Отступление ревкома? — закричал в гневе Гринчук. — Значит, мы ничего не могли сделать…

— Да, не могли, — Мандриков расстроенно провел по лицу рукой, подумал о Берзине. Как его здесь не хватает… Был бы Август Мартынович, он бы наверняка нашел преступника, который так расчетливо нанес удар. Несомненно, это кто-то из колчаковцев, но кто?

— Кто? — Мандриков незаметно для себя произнес вслух.

— Что «кто»? — не понял Бучек.

— Я так, — смущенно махнул рукой Мандриков. — За колчаковцами внимательно следили?

— Ведут себя тихо, не придерешься, — Бучек качнул головой. — Даже водку им больше Кулемин не носит. Ну с тех пор как вы Толстую Катьку в каталажку закатали. Да, не по душе мне эта тишина. Обманчивая. Как бы она шумом не сменилась. Уж больно волками смотрят.

— Если еще что на копях случится, — Мандриков заговорил сурово, — я беспощадно буду расправляться. Самым жестоким образом.

С шумом распахнулась дверь, и в кабинет вбежал Титов. Его обычно бледное лицо было красным.

— Товарищи, братцы!

Титов от радости дрожал. Он торопливо рылся в кармане. Ранние посетители ревкома заглядывали в дверь.

— Вот! — Он протянул Мандрикову бланк радиотелеграммы. — Вот, из Петропавловска…

— Петропавловска… — Михаил Сергеевич жадно схватил листок и быстро прочитал немногословный текст: «В ночь с 9 на 10 января сибирская власть свергнута, временно избран военно-революционный комитет. В городе спокойно. Председатель комитета Маловечкин».

— Наконец-то! — воскликнул Мандриков.

— Да что там у тебя, читай! — нетерпеливо потребовал Гринчук.

— Власть Колчака на Камчатке свергнута! Там установили советскую власть! — Михаил Сергеевич прочитал радиограмму из Петропавловска и посмотрел на карту. Его примеру последовали остальные. — Несколько дней назад радио принесло весть о том, что колчаковские войска окончательно разгромлены, а сам Колчак арестован рабочими Иркутска.

— Наша берет! — закричал Гринчук и от избытка чувств закружился по кабинету. Бучек только повторял:

— Хорошо. Очень хорошо…

— Мы не одни, понимаете, не одни, — радовался Мандриков. — Сейчас же надо о перевороте в Петропавловске сообщить всем новомариинцам. Собирайте, Василий Николаевич, всех на митинг, а ты, Бучек, мигом на шахты. А я сейчас ответ петропавловским товарищам напишу. Зовите всех членов ревкома.

Михаил Сергеевич, взял карандаш. «С 16 декабря мы были отрезаны от всего мира, но мы твердо верили, что неизбежен ход событий, который должен привести к всеобщему взрыву против Колчака на Камчатке…»

Бирич не помнил, как вернулся с митинга домой. Речь Мандрикова, сообщение об установлении Советов в Петропавловске. Конец, всему конец. Как наивны были его мечты о том, чтобы уничтожить ревком, восстановить здесь прежнее положение. Как вовремя его удержали Пчелинцев, Щеглюк, все те, кому он еще совсем недавно предлагал выступить против ревкома. Они оказались дальновиднее его, а он был на краю гибели. Бирич задумался. Сын под арестом. Ревкомовцы и с Трифоном, И о ним, и с любым могут поступить как им заблагорассудится. Бежать, бежать из России! Теперь таким, как он, Бирич, в ней нет места. Уж если Колчак оказался не в силах остановить большевиков, то чего же еще ждать? Надо немедленно готовиться к побегу. Нарты он найдет. Вырыть из земли все, что у него припрятано, и вместе с Трифоном тайно ночью бежать.