Анатолий Вахов - Пламя над тундрой

— Сегодня воскресенье, праздник. Надо что-нибудь повеселее!

— Это можно, папаша, — тряхнул тот чубом и заиграл «камаринскую». Они переглянулись понимающе. Николай Федорович открыл скрипучую калитку и направился к белому домику в глубине двора. У раскрытых дверей пожилая женщина стирала в корыте белье. На веревке сушились две мужские рубашки.

— Бог в помощь, Никитична. Твой-то дома?

— А, Федорович, — выпрямилась женщина и кистью намыленной руки поправила выбившуюся прядь волос. — Дома, дома. Проходи, и со вздохом добавила: — Я-то думала Наташа вернулась!

В небольшой бедно обставленной комнате, куда Новиков попал из темного коридора, было человек десять. Одни сидели у стола, на котором были расставлены тарелки с закуской, бутылки водки и пива; другие — на кровати, третьи примостились на корточках у стола. Дым от папирос висел неподвижным серо-синим туманом. Все взглянули на Новикова. Он остановился в дверях. Спиной к маленькому окну, затянутому занавесками, стоял высокий худощавый человек. «Роман», — обрадовался Новиков, увидев старого товарища. Роман кивком головы поздоровался с Новиковым и продолжал:

— …Таким образом, вопреки настоянию Троцкого и Вацетиса, Восточный фронт Красной Армии не был ослаблен переброской части сил на юг. Это позволило освободить Урал, и сейчас, очевидно, идут бои за Челябинск. Колчак отступает. От Петрограда отбит Юденич.

— Но Деникин в Царицыне, — напомнил сидевший за столом человек.

— Да, — Роман кивнул, и прядь черных с проседью волос упала на лоб. — Деникин отдал приказ своим войскам идти на Москву, а с севера начали наступление англичане и американцы. Ну и беляки при них. Лакействуют и лютуют.

— Трудновато получается, — вздохнул кто-то.

— Трудно, это верно, — Роман засмеялся, показав вставные зубы, и это напомнило Новикову далекие дни 1917 года, когда они с Романом, комендоры первой статьи миноносца «Бодрый», были арестованы за участие в демонстрации во Владивостоке. Тогда на допросе в полиции Роману и выбили зубы. Роман был руководителем подпольной партийной организации РСДРП(б) среди военных моряков. Лишь за недостаточностью улик он был приговорен к десяти годам каторги, а Новиков отделался всего тремя годами тюрьмы. В восемнадцатом они вновь встретились. Роман прибыл во Владивосток уполномоченным ЦК РКП(б), и их дружба продолжалась. Полгода назад его вызвали в Сибирское бюро ЦК партии. И вот он снова во Владивостоке.

Новиков жадно слушал товарища, не сводя глаз с его худого с впалыми щеками лица. «Чахотка не отпускает Романа, — с горечью подумал Новиков. — Каторга крепкую отметину оставила».

— Трудно. Нам трудно — это верно, но в сотню, в тысячу раз труднее им. Сколько уже раз они начинали поход на Москву, объявляли об уничтожении большевиков. Ничего у них не вышло и никогда не выйдет! — Роман резким движением руки разрубил воздух.

— Ленин написал письмо к организациям партии: «Все на борьбу с Деникиным». Вот оно, — Роман достал из кармана листок и начал читать неторопливо, ровно, отчетливо произнося каждое слово: — Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции…

В комнате было тихо. Члены городской организации РКП(б) внимательно слушали. Закончив чтение, товарищ Роман достал из портсигара папиросу, размял ее тонкими пальцами, закурил. Новиков хотел подойти к нему, но заговорил пожилой железнодорожник с пышными седыми усами.

— Сейчас бастуют наши железнодорожники. К ним присоединились рабочие военного порта, моряки добровольного торгового флота, рабочие папиросной фабрики «Мир». А часть бастующих железнодорожников депо Никольск-Уссурийского ушла в партизанские отряды.

— Знаю, знаю, — подтвердил Роман. — Но этого мало. Мы должны больше людей и оружия отправлять в тайгу. Дальневосточный комитет определил тактику партизанской войны в части разложения белого тыла. Это прежде всего разрушение транспорта, военной промышленности и всего аппарата государственной власти Колчака. Мы должны бить Колчака с тыла и тем самым окажем помощь Красной Армии…

Через час члены городского комитета начали расходиться по одному, по двое: кто через огород, кто в калитку. Роман и Новиков остались одни.

— Садись к столу, Николай. — Роман устало улыбнулся. — Может, по лафитничку за встречу?

— Можно. — Новиков провел пальцем по усам. — Это не грешно. Сегодня же праздник.

— Какой? — товарищ Роман задержал вилку с ломтиком помидора. — Что-то не припомню.

— А тот, что мы подпортили парадное настроение белякам да их господам! — Глаза Новикова блестели. — Листовочки им на головы посбрасывали!

— Молодцы, — одобрил Роман, выслушав рассказ Новикова. — Больше и чаще их надо распространять.

Они выпили по рюмке водки, закусили, и Роман отодвинул от себя тарелку:

— Приобщились и хватит. Или ты еще? — Они взглянули друг на друга и рассмеялись, вспомнив далекие матросские времена. Новиков покачал головой:

— Дураки были, вот и хлестали. Что было — то прошло.

— Тогда к делу. — Роман наклонился к Новикову: — В комитете мне сказали, что ты оберегаешь Мандрикова и Берзина.

— Берзин еще не приехал, а Мандрикова вожу с явки на явку. Контрразведчики по пятам ходят.

— Да, нельзя ему оставаться во Владивостоке.

— Комитет пошлет в партизаны?

— Нет, не в партизаны. Подальше. Есть указание Сибирского бюро. — Роман загасил папироску о пепельницу. — Поважнее и потруднее.

Новиков вопросительно посмотрел на Романа, но тот только сказал:

— В свое время узнаешь.

Николай Федорович не обиделся, понимая, что так надо. Роман о чем-то сосредоточенно думал. Новиков не нарушал тишины. Ждал, когда друг сам заговорит.

— Скажи, Николай, — наконец спросил Роман, — какого ты мнения о Мандрикове? Успел ведь приглядеться?

— Да я его и раньше немного знал. Лично не был знаком, но знал по кооперативным делам. Думаю, что закваска эсеровская в нем еще чуток осталась, ну, и горяч, скор на решения.

— Плохо, — качнул головой Роман. — Казалось бы, школу в тюрьме и концлагере у белочехов хорошую прошел. Костя, Арнольд, Старик [3] Костя — К. А. Суханов, первый председатель Владивостокского Совета; Арнольд — А. Я. Нейбут, старый большевик; Старик — М. И. Губельман, старый большевик. , да и другие с ним немало поработали. Сам ведь к нашей партии пришел еще в Петрограде, в Учредилке [4] Учредилка — Учредительное собрание, членом которого был М. С. Мандриков и на котором порвал с эсерами, принял затем программу большевиков. .

— Михаил Сергеевич делу нашей партии предан, спору нет, — Новиков опасался, что Роман неправильно его поймет. — Только вот строгости в нем маловато. Молод еще. Считай, и тридцати нет.