Анатолий Вахов - Пламя над тундрой

— Я готов, господин консул!

— Черт возьми, я, кажется, ошибся! — весело воскликнул Колдуэлл. — Вы, русские, неисправимы. Смотрите! Господин Громов со своей свитой прибыл на целых десять минут раньше.

Они посторонились, уступая дорогу экипажам. В первом сидел Громов с женой, молодой анемичной женщиной. Во втором возвышался секретарь уездного управления Толстихин, необычайно тучный, с быстрыми глазками на рыхлом лице. Он прижал к борту экипажа худощавого мирового судью Суздалева, человека средних лет, одетого со вкусом. Золотые пенсне с черным шнурком эффектно сидели на его тонком носу. Маленькие усы и эспаньолка придавали судье вид иностранца. В руках он держал трость с большим матовым набалдашником.

Третий экипаж был доверху загружен чемоданами, баулами и картонками. Колдуэлл и Фондерат смотрели на представителей новой власти в Анадырском уезде, как смотрит офицер на строящихся к параду солдат.

Громов, невысокий, с фигурой спортсмена, как всегда в кителе с костяными желтыми пуговицами, твердым шагом подошел к консулу и Фондерату и, приподняв фуражку, поздоровался, а затем представил своих попутчиков. Пожимая вялую руку Толстихина, а затем сухую, маленькую, но крепкую Суздалева, полковник невольно вспомнил характеристики этих людей. Толстихин в свое время служил в министерстве финансов начальником кредитного отдела, но, уличенный во взятках, вынужден был уйти в отставку и стал играть на бирже. Разорился, пошел служить по бесконечным канцеляриям различных ведомств. Из столицы Толстихина выбросила революция, и он вместе с отступающими белыми частями оказался за Уралом. Занимался темными махинациями с поставками колчаковскому интендантству, и отъезд на Чукотку был для него единственным путем спасения.

Суздалев являлся прямой противоположностью Толстихину. Он — преуспевающий адвокат, владелец доходных домов в Москве, которые у него отняла революция, он люто ненавидел большевиков, настойчиво предлагал свои услуги колчаковскому правительству. Назначение в Анадырский край принял с уверенностью, что он там необходим и должен строго соблюдать законы русской империи.

«Этот будет хорошим помощником у Виктора Николаевича», — подумал полковник. Мысль об Усташкине заставила его осмотреться: «Где же он?»

К полковнику подошел адъютант и доложил, что отряд милиционеров, отправляющихся в Ново-Мариинск, уже на борту судна.

Холеное лицо адъютанта брезгливо поморщилось:

— Пьяны.

— А что бы вы делали на их месте? — усмехнулся Фондерат и обратился к Громову, который стоял, заложив руку за борт френча: — Какое впечатление произвел на вас господин Струков?

— Превосходное, — слегка заикаясь, ответил Громов. — Благодарю.

— Мой долг, — слегка наклонил голову Фондерат.

— Я уверен, что с господином Струковым мы наведем там порядок, — несколько напыщенно произнес Громов. — Господин Струков производит впечатление энергичного и решительного человека.

— Вы не ошиблись, — подтвердил Фондерат. — Он именно такой офицер.

— Я ведь тоже офицер, — сказал Громов.

«Крыса канцелярская», — насмешливо подумал Фондерат, но воскликнул:

— Вот и отлично! Два боевых офицера! Прекрасное содружество!

Громов кивнул и сказал Толстихину и Суздалеву:

— Сергей Петрович и вы, Андрей Михайлович, поднимитесь в свои каюты. Женечка, ты иди с ними, — обратился он к жене. — Я тут побуду.

Жена Громова молча распрощалась и в сопровождении Толстихина и Суздалева направилась к трапу, Их багаж уже был на пароходе.

Колдуэлл, покуривая сигару, рассматривал пеструю и шумную толпу, заполнившую причал. Пассажиры столпились у фальшборта, перегибались через планшир и что-то кричали провожающим, махали руками, головными уборами, многие утирали слезы.

— Как много лишнего и ненужного шума производят люди. Похожи на стадо баранов, которых везут на убой. — Консул повернулся к Фондерату. — Где же господин Струков? Он может опоздать!

Как бы в ответ раздалось цоканье подков по граниту пристани. Подъехал извозчик. Он привез Усташкина-Струкова и Нину Георгиевну. У Фондерата дернулись брови, когда он увидел, как Виктор Николаевич заботливо помогает сойти с пролетки стройной молодой женщине в скромном темно-сером дорожном костюме строгого английского покроя. На голове у нее была легкая белая шляпка с вуалью. «Неужели Валентина?» Полковник чуть не двинулся им навстречу. «Нет, сестра тут не могла быть. Она же в Харбине с детьми. Так кто же это?»

— О, у вашего начальника милиции, — обратился Колдуэлл к Громову, — интересная жена.

Красота, женственность спутницы Струкова бросались всем в глаза. Нина Георгиевна держалась свободно, но скромно. Струков представил ее:

— Знакомьтесь, господа, моя супруга, Нина Георгиевна.

Молодая женщина с легким румянцем волнения, отчего она стала еще привлекательней, протянула свою затянутую в перчатку руку. Колдуэлл, не скрывая своего восхищения, задержал руку Нины Георгиевны:

— Как вы рискнули, дорогая леди, ехать туда, где свирепый холод?

— Я очень люблю своего мужа и не хочу оставаться одна, — улыбнулась Нина Георгиевна. — И, кроме того, мне хочется посмотреть северное сияние. Говорят, оно необычно красиво.

— Теперь оно померкнет, — произнес комплимент Колдуэлл.

— Не пугайте госпожу Струкову, — сказал Громов. — Первой красавицей Севера явится, конечно, Нина Георгиевна.

— Для меня это слишком много, — в том же приподнято веселом и легком тоне ответила Нина Георгиевна, подумав, что Громов не очень-то умен. Она отвечала шуткой на шутку и чуть-чуть кокетничала с Колдуэллом и Громовым, поняв, что они начальники Струкова. От нее не ускользнуло, что появление Струкова с ней почему-то не понравилось полковнику в пенсне, который очень пристально ее рассматривал. Сейчас он отозвал Струкова и о чем-то сердито с ним говорил. «Неужели обо мне? — сердце у женщины сжалось от страха. — Неужели сейчас что-то случится и опять рухнет ее мечта о спокойной жизни?» Нина Георгиевна пыталась уловить хоть слово из разговора полковника с мужем, как она называла Струкова, но они стояли далеко, и к тому же на пристани было шумно. А Колдуэлл продолжал шутить:

— Поступите дорогая Нина Георгиевна, как героини в романах, — поцелуйте своего мужа, пожелайте ему счастливого пути и оставайтесь во Владивостоке, а я вас выкраду.

— Так только в романах бывает, — отшучивалась женщина, хотя ей все тягостнее становилось быть в обществе этих людей. Она незаметно следила за офицерами, между которыми шел оживленный разговор.

— Как это понимать, Виктор Николаевич? — строго спросил Фондерат Усташкина-Струкова.

— Прошу прощения, — Дмитрий Дмитриевич, — поправил с насмешкой тот. — Что вы имеете в виду?