Лев Лондон - Строители

— Понимаю, понимаю, — сказал Николай Иванович, — вы имеете право задать ряд вопросов, в том числе главный: почему именно вам предлагают такую «щепетильную» должность. Отвечу прямо, хотя и не совсем ясно: так нужно. Добавлю только, что вопрос обсуждался, все взвешено.

Заместитель председателя Моссовета вел разговор так, что не оставлял мне никаких лазеек. Даже испытанное «хорошо, я подумаю, посоветуюсь» вызвало у него одобрительную усмешку:

— Так, очень хорошо! Мы, выходит, не ошиблись. У вас большие дипломатические задатки.

— Ну ладно, — попробовал я наступать с другого конца, — предположим, я соглашусь, — кто мне будет помогать? Ведь опыта такой работы нет. К вам приходить, что ли?

Николай Иванович покачал головой:

— Нет.

— Почему?

— Потому что я не смогу вам помочь, я тоже не знаю.

— Кто же знает? — дожимал я.

— Пока никто.

— Мы зря теряем время, — вдруг вмешался начальник главка Сергей Платонович. — Я формулирую. — Он холодно посмотрел на меня. — Вы идете на совершенно незнакомую работу — раз, работа незнакома не только вам, но всем московским строителям…

— Не только московским, — мягко поправил Николай Иванович.

— Хорошо. Но и всем советским строителям…

— Не только советским.

Начальник главка досадливо поморщился, но сдержал себя.

— Согласен и на это. Работа незнакома не только вам, но и всем строителям… — Он подождал, не последует ли и теперь поправки, но Николай Иванович молчал. — Два! — резко произнес Сергей Платонович. — Вы будете начальником строительства, но без административных прав. Дай вам их, вы отвлечетесь от основного задания.

— Но как же тогда… — начал было я.

— Повторяю, никаких прав — это три! Влиять на всех только авторитетом специалиста. И наконец, последнее, — начальник главка встал, — никаких ошибок тут быть не может. За ошибку не накажем, а просто с треском снимем с работы. Это вам понятно?.. А теперь отвечайте: идете вы на эту работу? Прямо: да или нет? — резко спросил он.

— Да! — так же резко ответил я.

— Ну вот и молодец! — Он, очевидно, не рассчитывал услышать такой ответ, поэтому впервые позволил себе улыбнуться, скупо и как бы чуть смущенно, словно извиняясь перед самим собой, что на минуту сбросил с себя строгость. Строгость, которая, как он, очевидно, считал, нужна в его работе всегда.

— Идите сюда, — уже мягче сказал начальник главка. Он показал на планшет, который почему-то стоял на стуле. — Это эскиз вашего здания.

Он так и сказал — «вашего» и по привычке помрачнел. Я уже приготовился к обычному замечанию: «Медленно строите» — и начал лихорадочно соображать, на кого из субподрядчиков свалить вину, но тут же опомнился. Взгляд Сергея Платоновича тоже прояснился.

— Хотел спрашивать с вас. — Начальник главка усмехнулся, а Николай Иванович рассмеялся. Он тоже подошел к эскизу. — Вот оно, здание. — Начальник главка пристально посмотрел на чертеж и добавил то, что я потом слышал каждый день и буду, наверное, слышать всю жизнь: — Вроде книга раскрытая. Правда?

— Похоже, — не очень уверенно согласился я.

— Здание, конечно, сложноватое, но не в этом главная сложность. Главное — заказчик, Совет Экономической Взаимопомощи. — Он вдруг усмехнулся: — А вы знаете, какие страны входят в СЭВ?

— С чего мне начинать? — вместо ответа спросил я.

Николай Иванович поднялся, посмотрел на эскиз, вздохнул (на эскизе небо было голубое-голубое, и солнце жарило вовсю):

— Решите для себя основной вопрос: будете ли вы привлекать на строительство рабочих других стран СЭВ? Подумайте хорошо, от этого многое зависит.

На проспекте Маркса подул холодный ветер. Погода начала пунктуально выполнять прогноз — приказ своего начальства. Через неплотно пригнанные облака выглянуло хилое, словно сморщенное, солнце. «Я еще существую, друзья… Я еще приду», — обещало оно. Но ему уже не было веры. Люди поднимали воротники, спешили скорее добраться до доброго, испытанного друга — метро, где нет холодного ветра, дождя-снега, а столбик термометра застыл на цифре 16.

Я все шел. Было такое чувство, будто что-то я не сделал, а должен был обязательно сделать… Ах да! Нужно посмотреть место строительства.

…Много раз приезжал я так на будущую стройку, и всегда возникало у меня странное, не совсем понятное чувство. Вот тут еще живут люди. Любят, болеют, дружат, ссорятся, намечают, может быть, поправить и покрасить, как у соседей, старенький забор… В окнах занавески, а перед домом скамейка, видавшая виды. Вечером тут сидят парочки, а в выходной день — пожилые женщины, положив на колени натруженные руки…

Все это я должен разрушить. Конечно, они будут рады, что придут строители, — жильцов переселят, дадут хорошие квартиры. А все же жалко — тут прошла жизнь.

Улица называется Тополиная, и хотя кругом старые, одноэтажные домишки, тут по всем городским законам висит белая аккуратная табличка — название улицы, и большие номера.

«Нам, номерам, все равно, — словно говорят они, — что большой дом на двести семейств, что маленький, на одно. Мы, номера, ведем свой счет…»

«Нет, не так, — спорю я с номерами. — Ваша улица совсем исчезнет, снесут ее». Я смотрю на маленький план, который дал мне в главке Померанцев (без него не обошлось!).

Улица идет перпендикулярно Калининскому проспекту. Она действительно скоро исчезнет, и от всех номеров останется только один. Из многих стран пойдут к нему письма, и на всех будет стоять: «Дом № 56».

Я иду дальше.

«Вот, смотри, — молча подсказывает план, — видишь здание большое, красное? Здесь в старое время тюрьма была. Сколько людей через нее прошло, плохих и хороших».

— Тюрьма? — удивляюсь я.

— Да-да, тюрьма! — Около меня останавливается пожилой человек, еще крепкий на вид, в руках он держит авоську. Сквозь сетку виден хлеб и бутылка с зеленой крышкой. — Сейчас тут судебное учреждение. А вы что, комнату хотите снять? Хорошо у нас, излучина реки. Ветры тут свежие, хорошие… Одинокий?

— Нет, нас будет много.

— Много?! Метро близко. А напротив — гостиница… Может, дом строить хотите? — вдруг подозрительно спрашивает он.

— Хочу.

— Кооперативный? — Допрос ведется весьма обстоятельно.

— Если это последний вопрос — скажу. — Я улыбаюсь, чтобы смягчить резкость ответа.

Человек вздыхает.

— Последний.

— Да… на кооперативных началах.

Я прощаюсь.

Он с сожалением смотрит мне вслед?

— Скорей бы, ветры тут сильные.

…Странное чувство не покидало меня. Кажется, все правильно, люди сами мечтают о сносе домов, а мне все казалось, что я непрошено вторгаюсь в чужие жизни, ломаю привычный, многолетний уклад… Нет, не так! — мне почему-то жаль старой, серенькой скамейки, будто она тоже живая. Кажется, что сопротивляются мне не люди, а вещи, созданные ими. Они, вещи, хранят память о людях, не хотят исчезать.