Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Шли до земли девять дней…»

— Вот и мы — десять дней тут… — сказал Савва.

— Не мешай! — строго оборвал Василий.

— «Сила большая человеку дана: брат мой, на землю вышед, смеялся.

На землю вышед, поделали нартишка и лыжишка. Стрелки приготовили и луки вздели. Вторай Тарутин пищаль свою положил в нарты поблизку для рук. Все обружи́лись. А ноги не служат.

Вспотели, выбились из сил. Потаща, ноги задрожат, да и падут в лямке среди пути ниц лицом, что пьяные.

Озябше, встав, еще попойдут столько же и паки упадут. И я взирал на них, лежа: яко искры огня, угасали».

— Ой верно! — закричал Савва. — И я взирал на них, лежа: яко искры огня, угасали, Василий Игнатьевич! Но!..

— «Ринулся во мне стремливый дух, и воскликнул им: «Мучьтеся хорошенько! Не оглядывайтесь назад!»»

Лидия закрыла тетрадку.

— Читай, — потребовал Василий.

— Больше нельзя больному.

Савва сложил руки ладонями, как перед иконой.

— Лидия-свет, или ты ангел, или кто ты? Откуда Сказку имеешь?

— Не говори! — приказал Василий слабым голосом.

Лидия отвернулась; не могла видеть несчастные глаза Саввушки.

В конце августа дым поредел и поднялся выше одного метра над водой. Лидия Максимовна велела Савве приготовить лодки. Она сказала Василию Игнатьевичу, что надо плыть, иначе она не успеет описать обнажения ниже Алексеевки. Эти обнажения в устьевых воротах Полной остались неописанными, когда Василий Игнатьевич спешил подняться по реке.

Первую лодку повел Женя. Василий указывал ему.

Вторую лодку вел Савва, и Ваня помогал ему.

Лидия была в третьей лодке с Алексеем Никифоровичем. Мальчики вели лошадей, как всю дорогу. У лошадей ноздри обложены были пачками мокрого мха и обвязаны по способу Вани.

В таком виде экспедиция подошла к Алексеевке и миновала бы ее, не заметив в дыму. Собаки не лаяли, их обоняние поражено было дымом. Но лошади под мальчиками повернули к берегу и упрямо пошли домой. Они узнали дорогу ногами.

В Алексеевке нельзя было передохнуть из-за дыма. Василий решил только ночь провести, чтобы помыться горячей водой.

Он просил Петрова сопровождать экспедицию еще некоторое время. Старик согласился. Женя заявил, что не оставит Василия Игнатьевича.

Женю между тем ожидало дома небольшое по виду, но редчайшее для Алексеевки событие: на его имя получено было письмо. Человек из Черендея, письмовозец, специально с этим посланный, привез в Алексеевку письмо Евгению Алексеевичу Петрову.

Конверт был крепко заклеен, и адрес написан хорошим мужским почерком. Но письмо оказалось написано совсем другим почерком, карандашом и неразборчиво. Женя не сумел прочитать и передал Лидии.

Женя обратил все свое внимание на Лидию. Она прижала левую руку к сердцу. Несколько времени спустя она сказала:

— У меня болят глаза от дыма. Если можно, я оставлю письмо у себя и прочту в другой раз… Потом…

— Вы совсем ничего не разобрали? — Женя был поражен и разочарован.

— То, что Жене, я разобрала. Другое — Зырянову…

«Женя! Жди в будущем году.

А тогда, если не прибуду, выручай! Всем, кто Верный, кланяется Сеня Тарутин, русский жилец».

— Тарутин Сеня? — удивленно сказал Савва.

— «Письмо передай Зырянову.

Лидия Максимовна, Василий Игнатьевич! Поздравьте, пишу из Русского жила…»

— Откуда? — рявкнул Савва.

Лидия вздрогнула:

— Не кричите так!

— Это кто же такой Сеня? — спросил Савва.

Ему не ответили. Лидия продолжала читать:

— «Масса фантастических подробностей, но летчики торопятся вылететь отсюда, а я остаюсь — и вперед, за Берестяной Сказкой!»

— Чего? — заорал Савва.

— Тише! Подпись: Семен Тарутин.

— Тарутин?!.. — опять гаркнул Савва, вконец изумленный.

— «Это письмо пом. пилота обещал бросить в ящик». — Лидия, потрясенная, сказала: — Они бросили Сеню там…

— Он сам остался, — сказал Женя.

Женя и Ваня одеты были для зимнего дальнего пути.

Ваня шел с мальчиками правым берегом Полной, а потом Лены, помогая вести лошадей.

На Лене был воздух! Дым поднялся и раскинулся низким нечистым небом над широкой рекой. Под пепельным небом был простор для дыхания — и путешественники чувствовали, что они дышат!

Встревоженная река выхватила три лодки из Полной и увлекла медленно и неудержимо на середину. Волна бросала к лодкам ящики с бакалеей, откуда-то смытые. Может быть, неистовая жара вызвала более глубокое таяние мерзлоты и прибыль воды.

Бревна и целые острова обгорелого леса грозили бортам лодок. Путешественники отбивались от них шестами и удирали в протоки. Весь день они путались в протоках и только случайно не проскочили мимо Чуранской базы на левом берегу, где назначена была встреча проводникам в конце августа.

Они прибились к берегу, но никого и ничего не нашли — ни проводников, ни базы. Только дымящиеся кучи пепла и головешек. Жители еще не вернулись, они спасались на островах.

Василий перевел лодки через Лену на правый берег и стал ждать Ваню с мальчиками и лошадьми. Но он не хотел терять время и пригласил Лидию осмотреть берег. Они пошли по обломкам, пробуя куски молотком. Лидия сказала:

— Поговорим о наших спутниках. Ты все время откладывал разбор этого дела.

— Я не откладываю. Приходится все время спасаться, даже работать невозможно. С постоянной головной болью тоже не разберешь это дело.

— Но сегодня уже не болит голова? И время есть на этом неинтересном берегу. Поговорим сейчас с ними?..

Василий, поколебавшись, сказал:

— Я сочувствую Ване и не люблю Савватея.

— Я думаю, что если Ваня чуть не убил Савву, то надо сочувствовать не убийце, — сказала Лидия.

— Савватей тебе сказал?

— Я с ним не говорила с тех пор. Ты тоже мог понять… когда Савва хотел застрелить Ваню.

— Теперь уже скоро мы выйдем из тайги и разберемся с ними… перед расставанием, — сказал Василий.

— Почему не сейчас?

— Что тебе даст этот разбор сейчас?

— Мы будем знать, с кем имеем дело. Кто наш враг и кто друг.

— Хорошо. Что мы сделаем с врагом?

Лидия замолчала и покраснела.

— Мы узнаем, что Савватей поджигал лес, а Ваня, допустим, покушался на убийство… Без их помощи нам еще труднее будет выбраться из тайги. Но и отпустить их мы уже тогда не можем, не имеем права. Мы должны будем сторожить арестованных, а не геологией заниматься. Будем обслуживать и тащить двоих тунеядцев, которые сами даже идти не захотят. Придется их заставлять.

— Значит, ты предлагаешь лицемерить?.. Но ведь мы унижаем себя, принимая помощь от людей неравных… от преступников… А они становятся нашими товарищами. Сперва принять товарищескую помощь, потом предать суду — это же предательство! Рассчитанное, заранее обдуманное предательство! Уж лучше я откровенно заставлю их работать на меня… на себя самих… И кроме того, я уверена, что Савва не поджигал!