Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Перед каждым завалом Лидия в недоумении спрашивала:

— Но почему вы не обойдете его?

Алексей Никифорович ни за что не соглашался обойти стороной, пройти там, где лес, по-видимому, прочно стоял.

— Там нельзя ходить, — отвечал он каждый раз.

Приходилось развьючивать животных.

В течение дня они проходили не более пяти километров. Поэтому Лидия обрадовалась, когда развалины леса кончились и открылась высокая черная тайга на дымящейся земле.

Петров и Василий остановились в сомнении и в страхе — впервые. Они осматривали лес и серый пепел у его корней. Зола еще сохраняла форму недавно сгоревших мхов.

— Надо идти, — сказал Василий.

Воздух был удушливо-горький в этом лесу, а земля горячая. Лошади поспешно отымали копыта от мягкого праха. Еще больше страдали олени. Тонкий пепел, как пыль, оставался в воздухе.

Головная лошадь наступила на невытлевшие корни высокой ели. Дерево покачнулось и пошло вниз. Оно зацепило соседнюю ель. Вдвоем они увлекли за собою третью, потом четвертую. Так толкают одна другую игральные карты, расставленные вереницей нарочно для этой забавы. Петя-коновод отчаянно закричал, его лошадь вырвалась. Лес вокруг зашатался и валился, будто декорация, наскоро расставленная и неприбитая.

Испуганная лошадь с прыжка глубоко погрузила ноги в горячую золу и с паническим храпом бросилась дальше. Из-под ее копыт вырывалось пламя. Она помчалась по лесу, оставляя огненные следы на черно-серой земле, пробивая множество труб для почвенного пожара.

Лошади и олени дрожали и храпели. Их вели под уздцы. В любую минуту нога могла оступиться и отворить пламя из земли. Удержать животное при этом было бы невозможно.

— «Будем ли живы или нет…» — прошептала Лидия.

— Василий Игнатьевич, — прерывистым хрипом позвал Петров, — не убежать нам… Надо убавить камни…

Василий остановился, задыхаясь. Почти сразу на нем задымились сапоги.

— Кинуть камни?.. — Он закричал: — Перегружай с лошадей в рюкзаки!

— На сапоги смотри! — ответил Петров, продолжая вести свою лошадь.

Убежавшую лошадь нашли на топи. Она лежала в болотце на боку, в блаженстве. Мешки свалились рядом и тлели в золе. Здесь на небольшом участке подтаяла мерзлота под углубившимся пожаром. Берега вокруг топи тихо горели.

Всех животных завели в болотце тесной кучей и перегрузили часть камней на свои спины. Савва положил в свой мешок больше трех пудов.

Старик Петров повел оленя. За ним пошел Савватей с лошадью и потом Лидия. Она несла все свои вещи, спальный мешок и палатку.

— Где же мы ночевать будем? — беспокоилась Лидия. — Хоть бы скорей выбраться повыше, на топи.

Они не могли остановиться, пока не нашли годную воду для лошадей в «травяном ручье». Незначительный слой воды стелился еле заметным течением по травяному дну. Здесь был также спасительный корм для животных, и поэтому пришлось остановиться на ночь здесь, хотя было еще светло и рано.

Утром напоили животных и пошли. Днем дали им трехчасовой роздых у другого ручья, с голодной пастьбой, а на ночь остановились на пепле. Пепел был теплый и безопасный, под ним огонь углубился сантиметров на двадцать.

— Здесь пожар старый, — сказал Алексей Никифорович. — Еще год погорит и кончится.

— Еще год! — изумилась Лидия. — Как это так? Зимой должно погаснуть! Еще до зимы дождями зальет.

— Дошло до мерзлоты, — значит, не в год, — сказал Алексей Никифорович. — Может быть, третий год горит. Есть одно место — десятый год горит, глубокая яма выгорела. Там снег лежит.

— Где это? Я слышала про такое горящее место на Чыбыде, выше верховьев Синей. Я не могла туда пройти из-за топей. Почему вы не показали нам, если это возможно было? Ведь это очень интересно.

— Что интересного в пожаре? Плохое дело, — сказал старик.

— Может быть, тас-хаяк, нефть горит?

— Такого запаха нет. Я думаю, мох горит, как здесь.

Женя подошел к отцу:

— Отец, Тайга спать захотела, смотри.

— Дай бог, — сказал Алексей Никифорович, с интересом взглянув на собаку.

— Собака заболела разве? — спросила Лидия, не поняв.

— Не дай бог, — сказал старик. — Когда тучи подходят, она спать хочет.

— Тучи? — воскликнула Лидия. — Я лучше не буду надеяться!

— Тайга не обманывает, — сказал Женя с гордостью.

Палатки не поставили, а расстелили на пепле. Спать было тепло. Утром первая мысль проснувшейся Лидии была о собаке.

— Алексей Никифорович, ну, что говорит Тайга?

— Говорит — дождь близко.

— А я не вижу туч, — сказала Лидия.

— Видишь, как спит?

Собака спала калачиком. Лидия вдруг рассмеялась:

— Женя, а почему мы идем по компасу, а не тропой?

— Все тропы сгорели.

Они шли прямо на юг. И заботились больше всего о воде и о корме для животных. Это можно было найти в притоках. А для отдыха годились и топи.

Мокрые после брода лошади, олени и люди ложились прямо в золу. Многослойная грязь приросла ко всем. Одежда стояла корой, на Василии и на Савве одежда совсем обветшала, до неприличия.

Пятый день был самый тяжелый. Шли по молодому пожару. Земля прожигала сапоги и копыта, но двигаться быстро никто не мог.

— Край пожара! Выходим! — закричал Савватей.

Они еще не вышли, когда заморосило.

Пепел всасывал каждую каплю и оставался сухим. Возбуждение охватило людей и животных. Лошади снова помахивали хвостами, а люди перекликались хриплыми голосами.

Скоро земля стала мокрой и даже скользкой. Ноги и копыта заскользили. Лошади падали в черную грязь, люди поднимали их и падали сами.

Под проливным упоительным дождем они вышли на Буотому, перешли ее, разложили костер и наконец не расстелили, а поставили палатки.

Лидия ушла на Буотому помыться.

Она бесцельно, обессиленно смотрела на свое чумазое отражение в воде, прикрывая воду от дождя, и вдруг заплакала. Она пошла дальше, услышав быстрые шаги Василия. Он догнал, схватил ее за плечи и повернул к себе:

— Ты плачешь?

— Это дождь, — сказала она и возмутилась, ко не успела выразить возмущение и рассмеялась в лицо ему: он был до нелепости чумаз и диковиден. — Сию минуту отпустите меня, угольщик. Кто вы?.. Назовите ваше имя!.. Пещерный человек!..

Пещерный человек еще крепче схватил ее, ликуя, что она не противится, и протестующие слова ее звучали, как призыв.

Ваня управлял костром при помощи длинной палки, высовывая ее из палатки. Женя советовался с отцом о предстоящей ему и Ване дороге на восток. Савва заметил в их разговоре слово «Индигирка». Он улавливал кое-что из якутской речи и догадался о предмете разговора, прислушался со вниманием. Это не укрылось от старого охотника. Он сказал сыну, и оба замолчали.