Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

— Что? — закричал и засмеялся Василий. — Плеханы занимаются генезисом нефти?.. Ну, это не Савва и не Николай Иванович! Но кто же этот батя?.. Интересно, какая же у него теория происхождения нефти?

— Дайте же читать! «Николай Иванович безоговорочно поверил в батину теорию происхождения нефти от горения сырых грешных душ в аду… — Лидия удержала смех и дочитала: — которые выпускают при этом вонючую смолу. Понятно, кто запачкается в этой смоле, попадает в ад. Но я внушил сомнения…»

— Интересно он придумал! — сказал Василий с удовольствием.

Савва рассмеялся:

— Пошла моя душа на смолу! Я ел русский хлеб, тракторами паханный и сеянный. На пароходе плавал!.. Везде эта самая нефть.

— И ты веришь в эту чепуху? — спросил Василий.

— А ты не веришь в геенну?

— Конечно, нет.

Савва пробормотал:

— И смотри ты: от одного дерева — икона да лопата! Батя святой и я — грешник…

— Ну, слушайте же! «Между прочим, батя дал понять Николаю Ивановичу, что Зырянов добывает нефть с ужасной целью устроить небольшое и некультурное отделение геенны огненной в Русском жиле и по указу чертовых государей Михаила Федоровича и Филарета Никитича сварить живыми в адской смоле всех русских жильцов за незаконный проезд их предков Северным морским путем до Индигирки. Меня тоже сожгут, по мнению Николая Ивановича. Батя сказал: кто помешает поискам нефти, тот второй раз спасет Русское жило и войдет в царство небесное живой, что очень интересно, по мнению Николая Ивановича. Поэтому остерегайтесь его, а особенно бати. Между прочим, я выяснил, что батей у них называется вовсе не отец, а старший брат и зовут его Сергеем. Со сказочным приветом. Ваш Семен Тарутин, русский жилец…» А у Сергея Ивановича, у вашего старшего бати, голос тоже такой сильный?

Савва махнул рукой с изумлением:

— Я против него — комар.

Все рассмеялись.

— Теперь вы знаете, ради чего Николай Иванович преследовал нас и чуть не убил вас. Он вовсе не был бандитом, а был даже очень достойным, преданным человеком. Его погубила отсталость, он ничего не мог понять в наших делах и нас мучил, мешал. Нам пришлось защищаться против нашего же человека… С вашей помощью и с помощью Вани…

— Эх, Николай! — воскликнул Савва. — Жил — не человек, умер — не покойник!

Ваня пристально смотрел на Савву и, по-видимому, хотел что-то сказать. Женя с живостью придвинулся к нему, но Ваня уже раздумал говорить. Молчание казалось ему всегда содержательнее самой экономной речи. А если уж не молчать, так лучше петь, чем говорить. Повод и материал был самый подходящий для смешной и героической песни. К сожалению, трое из семи возможных слушателей определенно были бы против.

— Правильно ли я рассудила, Алексей Никифорович? — спросила Лидия, желая услышать похвалу, очень довольная своим судопроизводством.

— Правильно, — любезно сказал старик. — Не всех.

— Не всех?.. Кого же неправильно?..

— Николая Ивановича засудила.

— Как же, Алексей Никифорович! — сказала Лидия обиженно. — Ваня же рассказал все, как было!

— Ваня — певец. Он хотел песню петь о пожаре и дружбе, — Алексей Никифорович усмехнулся. — По-якутски спел бы еще лучше.

— Ах, так вы пошутили! — сказала Лидия.

Женя подошел к Лидии близко и попросил негромко:

— Про Сеню… Вы не дочитали.

Лидия снова вынула письмо.

— «Заячья наглость!» — зарычал пилот. «Ай да Сеня! За одно это надо его доставить в его сказку», — сказал помощник. Я сказал: «Это ваша прямая задача — обнаружить потерянные поселки и приобщить к социалистическому строительству». Словом, с нами со всеми чуть не покончили в Русском жиле в первый же момент после приводнения. Но я заорал: «Я Тарутин! Правлю поклон от Николая Ивановича Меншика!..» Колоссальный эффект, не могу описать — помощник пилота отнимает письмо».

— Лидия-свет Максимовна, почитай еще из Сказки!..

— Выходить сегодня поздно, — сказал Алексей Никифорович.

Лидия раскрыла Сенину тетрадку и, волнуясь, прочитала:

— «И я, Первай Тарутин, говорил людем об их борошнишке, чтобы лучшее не бросать, а сволочить с собой на землю. Не вода и не земля дают пищу — без хлеба сыти будете от рук своих. А борошнишко нарядное со всею опрятностью дорогою покинете — Руси далече, в иноземцах и без русской утвари, сами одичаете, яко иноземцы: грязны и смрадны, со псами едят из однова.

Тоже Лев Меншик призывал, чтобы взяли все железо.

И люди отказали. Что мы-де и сами перепропали вконец, земли не ведаем, в которой стороне выпадем и на которое место, и будем ли живы или нет.

Началовожу пеняли на том: идем шестой год и харч дорогою съели. В море без дров и без харчу, и с соляной морской воды перецынжали, — а преж сего такого гнева божьего не бывало. И не слыхали, кто тем морским путем ни бывал, в таком заносе. И больше трех фунтов железа нам волочь невмочь, потому что ладных нарт и собак у нас нет и далеко ли земля или близко, не ведаем.

Того ж дни согласились взять по три фунта на человека железа, а больше не в мочь, не знаем-де мы и сами, что над нашими головами будет. Дворяна и промышленные люди взяли сверх того пищали и свинцу довольно, сабля одна была и копье, стрелок много и топорик малый.

Торговые люди не взяли железа, опричь товару, да и хлеба помалу взяли, а нагрузили нарты и на плечи верверету и бисер, и другие товары.

Лев Меншик взял железа волочь весом полпуда, сети и соли изрядно, а хлеба три фунта…

А кочи остались на море, три изломаны. Все суда с якори и с парусом, со всею судовою снастью, с хлебными запасы и всяким борошнишком… И лодок с собою не взяли, потому что оцынжали, волочь не в мочь. На волю божью пустились.

Как пошли с кочей — и льды запоходили! Достальные пять кочей ломает и запасы разносит.

Люди на нартах и веревками друг друга переволачивали и со льдины на льдину перепихивались, и корм, и одежу дорогою на лед метали…»

Каменный груз, малозаметный в лодках, оказался очень тяжелым для истощенных пяти лошадей и двух оленей.

Отслужившие лодки брошены были на берегу Лены. Старик Петров пошел впереди. Вид автозимника ему не понравился. Женя шепнул об этом Лидии:

— Отец недоволен.

Женя доверял мужеству Лидии после дороги на Эргежей.

Автозимник завален был павшим обгорелым лесом. Пожар свалил тайгу, но каким образом? Он выжег многослойный мох над мерзлотой, в котором держались корни деревьев, и лес упал.

Лошади переступали через лежавшие стволы и осторожно переносили задние ноги. Но там, где стволы лежали навалом, животные останавливались. Взрослые мужчины принимались рубить и растаскивать завал.

Угольная пыль из-под топоров покрывала их лица и одежду. Лошади, олени и люди стали черно-серыми.