Фёдор Пудалов - Лоцман кембрийского моря

Алиев взял с тумбы раскрытую тетрадку, посмотрел: пишет Зырянов, больной?..

«В то время многие самоядские люди оленные напущались на наших и учали стрелять из луков, убили шестерых человек до смерти, многих переранили и учали животишка громить.

И наши учали биться за свои запасы и стрелять из луков. Ухватили копья и шелепуги и пошли на самоядь. А Вторай Тарутин, ухватя колошчатую пищаль, никогда не лжет, — приложась на самоеда, курок спустил, и выстрелила, и убило самоеда. После того каменная самоядь побежала. И отгромили все запасы».

Алиев в недоумении спросил:

— Это ты пишешь? Я даже прочитать еле могу…

Увидел, что Зырянов спит.

Болезнь ослабила его. На ноге начались нарывы и пошли по всему телу. Нельзя было даже помыть его — на морозе в лесу, в курной избушке, полной грязи и тьмы. Он не ходил в партизанскую разведку — а двенадцатилетний Митька с братьями участвовал в сражении сам-четвертый против семерых, и положили троих белых, одного взяли в плен.

Все же Вася медленно поправлялся — просто лучше кормился. Все дети, да и взрослые повеселели в лесу. Эта жизнь была обыкновенным делом для вымьваильцев, если бы не беспокойство за свой дом и размышление о том, скоро ли Красная Армия выгонит белых из деревни.

Красная Армия была только что организована из тех же лесорубов и охотников и чуть ли не с охотничьим вооружением. Она была очень малочисленная и едва начала обучаться военному делу. Она била белых, потому что ничего другого, полегче, сделать нельзя было. И она билась как могла.

Пёзмог она взяла в несколько минут, а под селом Небдином сражалась около суток — по пояс в снегу, при сорока градусах мороза. Потеряли многих товарищей убитыми и ранеными, а помороженными вдвое больше — шестьдесят человек.

Комсомольцы перевязывали на морозе. Алексей Васильевич хоронил в общей братской могиле вымьваильских героев, красноармейцев и своих партизан, и противников — не чужих тоже, и говорил хорошо о покойниках, сказал обо всех:

— Трое легли за правое дело, остальные — обманутые бедняки, ослепленные, несчастные жертвы нашей темноты и белогвардейского обмана.

Дядя-большевик, тот самый, что в Серегове повстречался Васе и с ним поплыл в Вымьваиль, очень сильно удивился необыкновенному великодушию Алексея Васильевича и, под великим обаянием его, десять лет спустя рассказал, соблюдая эти простые слова председателя партии вымьваильского народа. И вот в президиуме сидит и слушает, как живой, Алексей Васильевич на торжественном вечере в Сыктывкаре в честь славного десятилетия… Алексей Васильевич в не смытом еще поту сражения, разъедающем тело, а засохшая кровь стягивает мышцы его лица, и Василий не отводит глаз.

— Наша кавалерия состояла из двух комсомольцев. Она бомбой ворвалась в село Вымьваиль… — рассказывает дядя-большевик, а имени его Василий не знает до сих пор. — Мы тоже поспешили, чтобы она не осталась без поддержки… К нашему удивлению, вместо двух конников на улице оказалось их три. Третий мчался по селу без седла, без шапки на морозе, в одной ситцевой рубахе, с охотничьим ружьем в руках. Мы приняли его за оголтелого бандита и чуть не пристрелили. Это был местный комсомолец, скрывшийся от белых и партизанивший. Увидев красную конницу, он обезумел от радости и прискакал к нам на помощь и увеличил наши силы.

Я совершенно не мог предполагать тогда, что это — будущий секретарь обкома комсомола первого избрания Ваня Уляшев.

Убитых красноармейцев, партизан и белых похоронили без всякого различия в общей могиле на кладбище. Никаких речей, ни торжеств, ни венков на их скромной могиле возложено не было, только Алексей Васильевич сказал обо всех, что трое легли за правое дело, остальные — обманутые бедняки, ослепленные, несчастные жертвы нашей темноты и белогвардейского обмана.

Постаревший на десять лет бывший красноармеец воскликнул:

— Да живет вечная память в сердцах, мир праху вашему! Через ваши трупы, через пролитую вами кровь мы достигли свободы и двигаемся к социализму…

В селе Вымьваиль и теперь заметен невысокий курган… а вокруг растут белоствольные березы. По утрам звонко щебечут птички, заливаясь многострунной трелью голосов, прославляя подвиги схороненных под курганом людей…

Алексей Васильевич слушает воспоминания и подтверждает жалость народа к своим несчастным детям, обманутым темной корыстью, даже наиболее зла причинившим. Народ их породил и народ убил, по необходимости, по нужде, и поэтому воссоединил в могиле без ненависти худших со своими лучшими сыновьями-защитниками.

Весь вечер того дня победы пятеро вымьваильских комсомольцев, а среди них Ваня и прихромый Вася, гуляли по селу с двумя комсомольцами — кавалеристами Красной Армии, чуть не обнявшись, и составляли дальнейшие планы. Молодежь, освобожденная ими от белых, стояла на улице и смотрела на комсомольцев с завистью.

Васе больно было ступать — на обе ноги.

Ваня сказал:

— Давайте записывать в Союз! — и закричал: — Ребята, молодежь, айда в Совет! Будем говорить.

Дети коммунистов, братья записывались, а еще больше сестры, девушки, обиженные белыми.

У Васи начинался ревматизм, он не мог работать курьером, и для него учредили в Совете должность ночного сторожа. Но Вася проводил в Совете и весь день.

А когда осохли из-под снега муравьиные кучи и отогрелись, Вася уходил на день в лес лечиться от ревматизма.

Из-за ревматизма Вася не поехал со своей ячейкой в Усть-Сысольск в мае. Ячейка в полном составе — парни и девушки — во главе с Ваней Уляшевым отправилась воевать против белых поляков.

Но в уездном комитете партии их не взяли, потому что набрали ранее подоспевших, а дальние вымьваильцы, пока узнали о войне, — опоздали и возвратились с плачем от невыносимой обиды. Вася плакал со всей ячейкой, хотя не ездил, — обида была общая для всех.

В сумерках он возвращался из лесу, из муравьиной больницы шел торопливо в Совет узнать новости за день. Где-то смертельная война продолжалась между трудящимся народом и теми, кто хотел по-прежнему отымать плоды его трудов. И на Выми эта борьба не прекращалась, здешние мироеды помнили и хотели вернуть прежнее житье. Вымичане провели мобилизацию в Красную Армию. Осенью охотники не ушли в дальние леса, промышляли поблизости, за восемнадцать — пятнадцать километров, чтобы ночевать всегда дома.

В Совете письмоносец принес газету и прочитал речь Ленина: как научиться коммунизму. Каждому коммунисту надо овладеть всеми знаниями человечества.

Человечества?..

Вася думал об этом весь день в лесу. Быстро рисовал непонятные значки-буквы угольком на белых березах и думал: что такое человечество?.. И покрывался испариной от муравьиных уколов.