Дробь

Прости меня, Оруэлл, но диктатура – единственный разумный режим в этом безумном, безумном, безумном мире. Человечество спасут только массовые репрессии и расстрелы, тотальный надзор и контроль, постоянный страх и муштра. Люди ведь не хотят жить свободными, свобода – это очень страшно, это ответственность, это самостоятельность, для этого нужно быть сильным, нужно превозмогать себя, заставлять себя что–то делать, постоянно себя мотивировать, поднимать зад с дивана. Гораздо проще, когда тебя ебут 24*7, приказным тоном вещая, что, как и когда тебе делать, когда ты никто и ничего не стоишь, гораздо проще проживать жизнь по уже заданным стандартам, по уже выданному техническому заданию и функциональным требованиям. Ничего не нужно решать, ничего придумывать, не нужна фантазия, не нужно сознание, не нужен разум, есть инструкция, есть приказ. Людям нужна диктатура, людям не нужна свобода. Люди рабы, их хлебом не корми, дай подчиняться, пресмыкаться, ползать и раболепствовать. Люди хотят, чтобы их освободили от свободы. «Лучше поработите нас, но накормите нас“. «Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее». Потому 80% людей нужно спасти от этого тяжкого бремени, загнать в загоны, кормить как свиней и содержать в уютных хлевах, целый класс послушных эпсилонов, готовых за уют и жилье выполнять любую работу, люди ведь именно так и хотят жить, на деле так и живут – за квартиру и более–менее приемлемую зарплату человек готов терпеть любые унижения, давления, уничижения, оскорбления, ограничения, этот список можно долго продолжать, любой работодатель затыкает своим работникам рты кляпом купюр. Остальные 20% элиты буду вещать и править, задавать тон и пожинать плоды власти и диктатуры. «Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла». Я не политолог и толков раскидать все это дерьмо не смогу. Скажу одно – хочу, чтобы люди были в подчинении, раболепствовали и пресмыкались, вот и все. И не хуй этим червям свободу давать, ишь чего напридумывали либерализмов всяких.

Хотя, стоит отметить, что я настолько же далек от левого фронта, как и от правого. Помню, будучи малолетним обсосом, лет одиннадцати, я с моим другом и одноклассником собирались у него дома после школы и гоняли на старом кассетном магнитофоне записи Эксплойтед, Оргазма Нострадамуса и Секс Пистолс, а потом на видеомагнитофоне смотрели записанные с МТВ клипы нирваны и подборки Джэкэсс. Позиционировали мы тогда себя как отъявленные панки, у нас даже была одна акустическая гитара на весь моб, на которой играть никто не умел, но каждый считал своим долгом похуярить на открытых струнах и поорать глубокофилософские песни вроде «УБИВАЙ УБИВАЙ УБИВАЙ!». Мы ставили себе модные прически мамиными лаками и муссами, воняли отечественной косметикой, делали напульсники из клепанных ошейников, купленных в зоомагазинах, обвешивались цепями, купленными там же, рвали джинсы на коленях, искали кеды на городском рынке, более–менее напоминающие конверсы, одевали футболки поверх водолазок и рисовали штрихами на портфелях, партах, стенах и дверях кривые значки анархии, абсолютно не подозревая что это за штука такая, но будучи на сто процентов уверенными, что анархия – это нечто безумно охуенное и вообще лучшее, что может случиться с нами в этом мире. А потом однажды старший брат моего друга пришел к нам и дал листовки РНЕ, а его друзья пояснили нам, что во всех бедах человечества виноваты исключительно черномазые, всякие чурки, хачи и жиды, которые «творят незнама че не в своей стране», отнимают рабочие места, насилуют женщин, воруют и торгуют героином. Мы послушали ребят постарше, ведь они знали «за жизнь», и уже через неделю я ходил в омоновских берцах и джинсах с подворотами, на руке у меня была повязана бандана с рунами, а на теле красовалась футболка с черепком и флагом конфедеративных штатов Америки (я знать не знал истории США, но ребята тогда мне объяснили, что это был флаг правильных пацанов, которые в свое время рубили всяких черных ниггеров и тоже чурок не любили и вообще знали толк в расовой верности). Вот так мы и ходили по городу с такими же малолетками, брили друг друга машинкой на кухнях, прыгали на маленьких цыганят во дворе, забирали у нищих азербайджанят в школе деньги на обеды, порой хлестали их по ляжкам цепями из пресловутого зоомагазина, на партах мы теперь рисовали свастоны и значки РНЕ. И так бы оно и продолжалось, если бы мое природное любопытство не заставило меня пойти в библиотеку за книгами, ведь, по сути, я был задротом, маленьким мальчиком, который учился без троек и показывал маме дневник каждый вечер, за тарелкой супа рассказывая ей как провел вечер, травя байки о том, как гонял очередного малолетнего будулая с цепью наперевес в компании друзей из нашего кружка юного националиста. Мама относилась к этому весьма несерьезно, как к детскому баловству и всяким прочим шалостям переходного возраста, и просила разве что не ввязываться в истории и быть аккуратнее. Это к тому, что по сути я был (и остаюсь) паинькой и маменькиным сынком, неожиданно для себя попавшим в маргинальную уличную среду, неизвестно как я на протяжении уже черт знает скольки лет вращающимся среди околобонов, околоанархистов, торчей, токсикоманов, гопоты, говнарей, обрыганов, конченных алкашей, бесперспективных отщепенцев и прпрпр., но судьба распорядилась именно так. И я всегда много читал, потому и поплелся искать пресловутый Майн Кампф в библиотеку, искренне полагая, что раз уж я теперь боец ультраправого фронта, значит, мне необходимо быть подкованным и эрудированным в вопросах политики и идеологии, читать основные труды теоретиков и практиков фашизма и национал–социализма и знать историю. Как же я заблуждался: на самом деле, чтобы быть правым, нужно посмотреть пару фильмов про скинов, например американская история икс и ромпер стомпер, купить имперку, научиться кидать зиги под расово–верных углом, выучить пару лозунгов, желательно нацепить пару шмоток от лонсдэйла и слушать rac (рок эгэйинст коммунизм – такая музыка, хойпанк с элементами национализма, см.коловрат). В библиотеке я само собой не нашел Майн Кампф, зато нашел дневниковые записки лидеров национал–социалистического движения в Германии, например мемуары Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера. Конечно мемуары, написанные в Шпандау, были насквозь пропитаны раскаянием и критикой тоталитаризма и фашистского режима, а также подробным описанием всех бюрократических механизмов тех времен. Начитавшись историй о том, как Геринг, этакая драг–квин третьего рейха, расхаживал по своим роскошным пенатам, отстроенным на казенные деньги, накрасив ногти красным лаком и напялив шелковый халатик, время от времени вмазываясь морфием, или о том, как все партийные лидеры даже в годы самого ожесточенного противостояния и военного кризиса продолжали разворовывать государство, купаясь в роскоши, попутно нашептывая на ухо фюреру различные сказки и россказни друг о друге, пуская слухи, сговариваясь и сбиваясь в маленькие коалиции, и о том, как Борман ловко руководил Гитлером, словно Гримма Гнилоуст, трущийся у трона короля, или о том, как сам фюрер допускал десятки роковых ошибок, вел себя как истеричный дилетант и абсолютный профан от мира политики, я понял в какое же дерьмо я вляпался. Так, в 12–13 лет я отписался от правого движа.