Дробь

Скомкав все обрывки туалетной бумаги в один огромный ком, я собирался было уже сбросить его в мусорную корзину, как среди измазанных в дерьме перфорированных листочков внезапно увидел две купюры достоинством в 100 рублей и одну в 50. Погребены эти сокровища были под несколькими слоями использованной туалетки, мусора и прочих отходов и проглядывали лишь сквозь сетку мусорной корзины. Не берусь утверждать, откуда эти деньги там появились. Был ли это чей–то розыгрыш, или результат чьего–то спора, а быть может, кого–то попросту прижало, а бумаги под рукой не оказалось. В тот момент меня это беспокоило меньше всего, ведь это были 250 рублей, а в моем кармане были лишь размякшие с прошлой стирки несчастливые билетики, мусор и пыль. Деньги не пахнут. Я просунул руку в корзину и без тени отвращения (какое может быть отвращение, когда тебя с утра пол часа рвало дешевым пивом на баклосановом отходняке, после чего юный боец окатил с перцового баллона и вынудил умывать лицо в луже) начал копошиться в ведре. Когда я, наконец, извлек три смятые купюры, я достал из кармана связку ключей и самым тонким из них стал отскребать самые крупные куски кала в унитаз – я отмывал деньги прямо–таки как какой–то мафиози, правда, отмывал я их в самом наипрямейшем смысле, в отличие от криминальных авторитетов. Приведя купюры в более–менее божеский вид, я скомкал их и запихнул в карман. Вышел из уборной, помыл руки и сполоснул ключи. Решение, на что потратить вырученные нелегким трудом деньги пришло сразу: купить пару банок гликодина, смешать с запрятанным дома терасилом «д», запив грейпфрутовым соком,, поставить фоном атмосферный блэк метал, отправиться в экзистенциальное путешествие по глубинам своей мрачной душонки, кишащей личинками трупных мух.

Я улыбнулся самому себе в зеркало — я уже не казался себе таким безнадежным и омерзительным, ведь в моем кармане лежали деньги. Маленькие деньги давали мне маленькую власть, хотя бы над собой, хотя бы над своим рассудком, над своим сознанием. Мне вспомнился эпизод фильма «Они живут», в котором главный герой впервые взглянул на деньги в своих волшебных очках и обнаружил на них надпись «Это твой Бог!». Но я тут же отбросил эти антикапиталистические мрачные мысли, предвкушая третье плато и незабываемое путешествие по глубинкам своего сознания.

Я, озаренный кривой улыбкой, вышел из уборной. Вокруг сновали дети, верещали, шумели, бегали друг за другом, примеряли очки с 3д эффектом, нудили, выпрашивая у родителей всякие вкусные ништяки в буфете. Кругом кишела жизнь и, по всей видимости, предстоял показ какого–то очередного дебильного детского мультфильма про очередных говорящих животных, ну или, быть может, мультфильм про какого–нибудь русского былинного героя. Это не столь важно. Важно лишь то, что в моем кармане таятся грязные (опять же в самом прямом смысле этого слова) деньги. А еще важнее то, что я намеревался на эти деньги сделать. А намеревался я сказать унылой реальности — «Прощай, до новых встреч, никчемное уебище».

Для начала мне было необходимо несколько отдохнуть, перевести дух, поскольку больно уж насыщенным и богатым до приключений и происшествий оказалось мое утро, а мне, тихоне, паиньке и маменькиному сынку, такое форсированное и остросюжетное развитие событий было не по нраву, я предпочитал более неспешный, даже скорее ленивый и скудный до всплесков ход вещей. Стоит призадуматься, а не потому ли я так несчастен и недоволен своей жизнью? Не потому ли, что сам опасаюсь этой самой жизни, боюсь крутых поворотов, непредсказуемых ходов, внезапностей, тех самых «случайностей, неверностей», в которые был влюблен Бальмонт? Несомненно, это так. Тут даже задумываться не стоит — я так недоволен своим бытием постольку, поскольку оно анорексично и не насыщено, однообразно и рутинно, а рутинно оно потому, что я сам боюсь вносить в него что–то новое и сочное, боюсь «как бы чего не вышло». Моя ссыкливая натура никогда не давала мне жить на широкую ногу, позволять себе безумствовать. Даже напиваясь вдрызг, я, мнительный и опасливый, всегда старался обходить стороной приключения и конфликты, всегда возводил инстинкт самосохранения в Абсолют, не давая чувствам и порывам возобладать над разумом, подавляя свое id своим superego, на выходе получая изодранное в клочки и изувеченное внутренними конфликтами ego. Я — ссыкливое ничто, моя жизнь — одно сплошное избегание и путь в обход. Даже будучи маленьким ребенком, я всегда по пути из школы обходил дворы, где кучковались местные гопники, отжимающие обеденные деньги, брелки, фишки, все, что имело какую–либо ценность, даже шапки, которые можно было потом продать или выменять в ларьке на что–нибудь (лихие 90е). Да что там скрывать, я и сейчас стараюсь стороной обходить лихие шумные компании, даже если это удлиняет мой путь. Я всегда обхожу, избегаю, ухожу от всех мало–мальски значимых и ответственных путей, решений и событий. А потом жалуюсь на то, что в моей жизни ничего не происходит. Нытик и паскуда. В этом моя ссыкливая сущность.

И разговор тут не зря зашел о ссыкливой сущности — не успел я приземлить свои тощие ляжки на мягкое кресло в зале ожидания кинотеатра, как увидел свою уже бывшую благоверную напротив. Я нервно сглотнул, хотя вернее будет сказать, что я имитировал глоток пересохшей глоткой. Она сидела в компании некого сударя, по всей видимости, ее нового избранника, перехватившего эстафетную палочку терпилы и мазохиста этих прокрустовых отношений. Дама таки времени зря не теряла, и я всегда знал об этой ее отличительной особенности — мстительности и взбалмошности.

Казалось бы, все так просто, в таких ситуациях необходимо включать самца, тумблер «режим альфа» задрать вверх и «go on», показывать, у кого тут самый короткий член. Однако Создатель, при проектировании лохмотьев моей душонки несколько просчитался, быть может, пошутил или был с похмелья и просто забыл, не суть, в общем, не было во мне этого модного тумблера решительности и напористости, зато был коротящий разъем мнительности и нерешительности. И вот как раз таки в этот момент он яростно закоротил, засверкал искрами боязни. В свет прожекторов вышла моя ссыкливая сущность, чтобы сыграть свою трагическую роль.

Я, опасаясь как бы меня не заметили раньше времени, стал проигрывать в голове все возможные варианты развития событий, я смерил взглядом моего возможного оппонента, прикинул в голове рост–вес, представил комплекцию, взглянул в лицо, попытался охарактеризовать личность паренька, но не смог — больно типичный, больно стандартный. Слегка волосат, в меру, слегка зауженные джинсы, в меру, не до колгот, который порой натягиваю я, слегка модная куртка, так, чтобы и не сильно выделяться, но при этом и выглядеть довольно прилично и стильно, кроссовки из скейт–шопа, тоже неброские и довольно обычные, но как бы говорящие о принадлежности индивида к модным молодежным течениям, о его осведомленности в тренадах нынешнего поколения. Я анализировал и сканировал, представлял свой подход, представлял, что скажу и что отвечу, думал куда ударю и в какой момент, да так, чтобы в итоге не оказаться на полу с выстегнутыми зубами. Представлял также и напряженную беседу с пассией, возможные ее фразы, возможные мои ответы, возможные претензии обеих сторон, любопытно было и то, за кого же она заступиться, случись сейчас потасовка, что будет кричать и кого поддерживать. Я анализировал, анализировал, анализировал. Но выстраивая все новые и новые проекты и прогнозы, я все больше боялся, ссыкливая сущность росла, как злокачественная опухоль, пульсировала и истекала собственными соками.