Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

«И выходит, Ритушка, что в самый такой деликатный момент подрубила ты меня. Скотиной пьяной при детях обозвала, ударила по лицу, хоть и пьяного, а все равно помню… По щеке вроде, а рубец на душе остался… Но то ладно… А в местком зачем шла? Зачем на родного мужа заявление писала?.. Столько ведь лет вместе прожито… И где же твои ласка и душевное обхождение? А?.. И Парушеву на меня нажаловалась… А Миша Парушев… Эх, да что там!.. Миша Парушев — наш, рабочий человек, заботой и честью меня не обошел… Только я вот не смог открыться ему в нужный час… Ее-то, причинушку, не смог выложить начисто. А ведь просто все!.. Дошел я до своего предела. И умолчал… Вот и шумит душа, шумит, что наш корабль с громадным завышением шумности… А ведь все гениальное — просто… Говорили мне про это не раз…»

Так подумал Винтов и отодвинул от себя ручку, и бумагу.

Вскоре ему сообщили, что за злостное нарушение трудовой и производственной дисциплины и за пьянку на рабочем месте он уволен по сорок седьмой статье…

Еще через день, вечером, возвращаясь с работы, Парушев встретил пьяного Винтова на улице городка.

Тот шел, сильно шатаясь, и громко, с длинными паузами, пел, пронзительно выкрикивая слова песни:

«Вот… Поющий Винт…» — с болью в душе подумал Парушев, и вдруг его словно оглушило.

«Конечно, поющий винт, чтоб мне лопнуть!..»

Он вспомнил, что месяц назад привезли на завод новые гребные винты с утолщенной лопастью. Хотели испытать на корабле в натурных условиях.

«Это винты поют…» — решил Парушев и догнал пьяного мастера.

— Стой, Юра, душа ты моя! Стой! Если все так, то я не знаю, что с тобой сделаю!

— И что ты со мной сделаешь, Иванович, тудыт твою растудыт!

— Да хоть расцелую тебя, черта лысого! Понимаешь?! Все гениальное — просто!

Парушев обнял и троекратно, по-русски, — расцеловал Винтова…

На другой день сменили гребные винты на корабле. Шум исчез, корабль стал идеально тихим.

Пошел Парушев к директору Семакину заступаться за Винтова. Рассказал, как тот помог решить заводу труднейшую задачу. Гора с плеч!

И человек, человек решил все! Человек, которого все пьянчугой окрестить успели. На которого вдруг столько бед свалилось. А человек ведь не корабельный винт. Его так вот просто не заменишь…

И остался Винтов на родном заводе. Но решил для себя, что мастером работать больше не станет. Будет слесарить. Ибо из всего, что произошло, понял, что главное для человека — жить в согласии с собственной душой, то есть по совести.

Это ведь не он сам, жизнь распорядилась, что быть ему, Винтову, отныне рабочим человеком. Куда как хорошо!

Ибо все гениальное — просто!

Белецкому очень не хотелось читать эту лекцию… Он недавно только пришел работать в отдел главных экспертов. Не успел как следует осмотреться, как ему с ходу попытались навесить кучу общественных нагрузок: и редактора стенгазеты сектора проектирования АЭС, и политинформатора, и лектора общества «Знание», и, наконец, обязанности ответственного за гражданскую оборону…

Он вначале недоуменно отшучивался, смущенно улыбался от избытка внимания к себе, но вскоре опомнился и стал упорно отбиваться.

— Несерьезно, товарищи! Дайте войти в курс дела! — восклицал он. — Я же отнюдь не против общественной работы. Больше того — пятнадцать лет пропагандист…

— Тем более! — резонно отвечали ему. — Общественная нагрузка поможет вам быстрее сработаться с новым коллективом…

«Поимейте совесть!.. — уже мысленно обращался он к коллегам. — Нельзя же все сразу и на одного…»

Отчасти с ним согласились, но гражданскую оборону все же «навесили»…

Некоторое время спустя рослый, грузный, большеголовый мужик с мясистым красным лицом подошел к Белецкому с грудой брошюр и смущенно произнес:

— Как говорится, вы единственный атомщик в нашем отделе… Кому, как не вам, обставить как надо это дело?.. Вам, так сказать, и карты в руки…

Грузный мордатый мужик оказался главным специалистом по пожаротушению энергетических объектов. Белецкий понял, что в покое не оставят, взял брошюры, отметив в глазах пожарника легкую издевку, мол: «Ничего, дружок, попаши…»

«Ладно, ладно… Погладим, на что вы способны…» — подумал Белецкий, приняв вызов, и небрежно бросил брошюры на стол. Они разлетелись веером, и две упали на пол.

Белецкий не сразу поднял их. А подняв, не стал поправлять в стопку на столе.

Мордатый главный пожарник побурел, но промолчал. Остальные главные специалисты, из которых в, основном и состоял этот отдел, тоже проявили явное неудовольствие. Это Белецкий заметил по надутым, у некоторых покрасневшим лицам, даже по спинам, в которых были подчеркнутая строгость и неприятие.

Он ощущал себя чужаком на этом проектно-технологическом Олимпе, но сдаваться не собирался. Раз уж его, специалиста-атомщика, назначили в этот отдел развивать новое направление — он сделает свое дело.

Как заместителю начальника отдела по атомной тематике, ему положен был телефон. Белецкий почти ежедневно напоминал об этом в узел связи. Однако телефон упорно не ставили. Но работа не ждала, и он бегал вкруговую по комнате от телефона к телефону, когда звонили ему, сам звонил то с одного, то с другого, говорил громко, с металлическим оттенком в голосе, замечая, как морщатся главспецы, и испытывая при этом некоторое злорадство.

«Ничего, — думал он, — терпите, коль не желаете пособить с телефоном…»

Тут надо сказать, что главспецы все были возраста преклонного, шестьдесят и выше, любили тишину и покой… Шумовой фон, создаваемый Белецким, приходился им совершенно некстати, и они то и дело недоброжелательно поглядывали на него.

В свою очередь Белецкий в свободные минуты тоже присматривался к старикам, пытаясь проникнуться их заботами, понять их привычки и причуды. Ведь, в конце концов, с ними работать. Это очень опытные и многознающие люди, и надо только найти способ их использования в новом деле.

Главный специалист по науке и информации семидесятипятилетний Залманов, сидевший впереди Белецкого у окна, до обеда обычно дремал у своего телефона, затем, проснувшись, заказывал по межгороду Харьков.

— Алло! Девушка! С вами говорит Залманов!.. А?.. Что?! Как фамилия?! Зал-ма-нов!.. Непонятно?! Говорю по буквам: Захар, Александр, Леонид, Матвей!.. А?! Что?! Непонятно?! Говорю по буквам — Михаил, Ольга, Толя… А?!

Довольно часто он не дозванивался, клал трубку на аппарат и, изумленными голубыми глазами обводя присутствующих, словно бы извиняясь, говорил: