Григорий Медведев - Дьявол Цивилизации

Однако вскоре у Гавриилова стали трястись руки и дергаться голова. Белецкий предложил ему отложить на некоторое время работу и передохнуть. Но Федот Федотович и слушать об этом не хотел.

Через неделю после начала работы над проектом он вдруг сильно побледнел и, потеряв сознание, сполз со стула…

Его увезла «неотложка». К счастью, был лишь спазм сосудов головного мозга, и он выжил…

Болезнь Гавриилова хотя и омрачила жизнь отдела, но в то же время и сплотила людей. Острее проявилось чувство коллективизма. В этот период старики оставили Белецкого в покое. Да и сам он как-то приуныл и притих.

Ефим Мокович добровольно возложил на себя обязанности оповещателя о состоянии здоровья Гавриилова. Делал это каждый день перед обедом с воодушевлением и горячим блеском в глазах. Круглое морщинистое лицо его в это время делалось торжественным и краснело.

— Внимание, товарищи!.. Думаю, вам небезынтересно узнать, насколько хорошо чувствует себя наш незабвенный Федот Федотович… Ему уже лучше! Врачи говорят, что тридцать лет назад он перенес страшнейший инфаркт… Но сейчас ему значительно лучше…

На другой день Ефим Мокович сообщал:

— Внимание, товарищи!.. Федот Федотович, повернулся на правый бок!..

Еще через день:

— Товарищи! Сегодня Федот Федотович впервые после начала болезни самостоятельно сел на койке…

С печалью и состраданием слушал Белецкий эти оповещания, понимая, что каждый из престарелых главспецов воображает себя на месте пострадавшего.

«Все под Богом ходим… Все там будем…» с грустью думал он, мысленно призывая стариков скорее возвращаться к нуждам и делам производственной деятельности. Ведь работа не ждет…

Мало-помалу жизнь в отделе вошла в прежнее русло, но Белецкому показалось, что старики стали менее воинственными.

В это же время он обратил внимание еще на одного главного специалиста, который сидел по правую руку от него. Это был Андрей Андреевич, главспец по связи.

Все остальные сотрудники отдела сидели поодаль и прямого контакта с Белецким не имели. Он только отметил для себя, что среди тех, дальних, была одна женщина с белыми и, как ему казалось, ненавидящими глазами, держалась неприступно и была, как он узнал впоследствии, крупным специалистом по гидромеханике.

Андрей Андреевич держался очень тихо. Цвет лица зеленовато-желтый, руки тряслись. Белецкий, проходя мимо, несколько раз нечаянно задел его пиджак, висевший на спинке стула, после чего Андрей Андреевич принес из дому молоток, шлямбур и огромный ржавый гвоздь, пробил в бетонной колонне дырку, сильно напылил на стол Белецкому, не убрал, в дырку вставил гвоздь и приклеил под ним лист голубой кальки. Делал все это нервно и с вызовом. После чего пиджак его воцарился на колонне.

Сотворив дело и уже сидя за своим столом, он довольно громко сказал:

— Месяц до пенсии остался… Ни дня больше не Просижу здесь…

Вскоре после этого мордатый главный пожарник неожиданно предупредил Белецкого, что надо прочитать лекцию про атомные дела в гражданской обороне. Главным же образом просил поделиться личным опытом работы на ядерных установках — и назначил время.

За день до лекции Белецкий взял брошюры домой и допоздна, закрывшись в своей комнате, просматривал их. Поначалу его раздражало, что, проработав столько лет в атомной промышленности и досконально зная все фокусы и последствия радиационного воздействия на живую ткань и окружающую среду, он вынужден теперь листать эту малограмотную популярщину, чтобы втиснуться в предложенный ему план сообщения. Потом, ощутив вдруг раздражение на своих престарелых сослуживцев, пусть много сделавших когда-то, а теперь уставших от жизни и дел, но достаточно воинственных в утверждении своего выстраданного в душе права на тихую спокойную жизнь на современной государственной службе, решил — нет!.. Он им расскажет со всеми подробностями очевидца и потерпевшего… Но тут же сник, подумав, что слишком много и подробно надо рассказывать, чтобы поняли, чтобы взволновало…

Он ощутил нетерпение во всем теле, то неприятное состояние, которое он испытывал последние два года после клиники, где лечился по поводу астено-вегетативного синдрома (так по-научному замаскированно называется лучевая болезнь). Он спросил тогда своего лечащего врача, отчего это, чем он болеет?.. Они все темнилы, эти врачи, подозревал Белецкий, но его лечащий все же ответил:

— Так ведет себя… Проявляет… хроническая лучевая болезнь… У вас сколько рентген в интеграле?

— Сто пятьдесят.

— Чего ж тут удивляться?.. Но мы вас подлечим… Вы еще молоды… Поделаем уколы…

Врач глубоко и внимательно заглянул в глаза Белецкому, словно пытаясь что-то прочесть там, и повторил:

— Ничего… Вы еще молоды…

Белецкий встал с койки и начал быстро ходить по комнате. Нетерпение в теле нарастало. Он ходил все быстрее взад и вперед, обхватив себя руками. Казалось, сила в руках бесконечная. Он впился ногтями в косые мышцы спины, но боли не было, только неприятное ощущение надавливания.

Легкий страх появился, уже знакомый, не единожды испытанный, но так и не ставший привычным, страх смерти. Стало знобить. Он заставил себя лечь, затих. Состояние напряжения постепенно спало, но тело все еще сильно тянуло. Потягиваешься будто ото сна, испытывая при этом какую-то странную щемящую неудовлетворенность…

Тогда, в клинике, ему казалось, что он не выживет. И самое острое, самое главное, что не давало покоя тогда, — это сознание невосполнимости упущенного времени. Тогда оно сжалось до невиданной плотности и ощущалось почти физически. Чем ближе к смерти, тем плотнее время и тем разряженнее оно кажется в прошедшем.

Белецкий окинул взглядом аудиторию. Белоглазой женщины видно не было, обе секретарши куда-то испарились. Курят, наверное, с многозначительным видом где-нибудь на лестничной клетке.

«И хорошо… — подумал он. — Женщин нет, стало быть, можно порезче и откровеннее…»

— Итак, товарищи, я не буду лишний раз напоминать вам, что ядерная война — одна из худших перспектив исторического развития. Не буду говорить вам и о ядерном взрыве. Вы много о нем слышали, читали, да и в кино видели… Кирпичи летят как пылинки и так далее… Наш симпатичный двадцатисемиэтажный домик сдует как пушинку… Завалы в таком городе, как наш, будут достигать по высоте четырех — шести метров по всей площади… Это небольшое вступление для затравки… Итак, война немыслима, противоестественна, самоубийству подобна. Это всем известные штампы. Потому и не застревают в мозгах. Ну вот… Я лежал в клинике профзаболеваний по поводу хронической лучевой болезни. Сто пятьдесят рентген…