Николай Кузаков - Рябиновая ночь

Анна запустила пальцы в волосы, задумалась, потом покачала головой.

— Спасибо, Ваня. Я как-нибудь сама доберусь.

Иван Иванович дернул нос-лодочку, под ним нервно скрипнул стул.

— У меня, Анна, терпение-то не лошадиное. Как бы тебе когда-нибудь не пришлось локти кусать.

— Ваня, а что ты не женишься?

— Смеешься?

— Нет, серьезно говорю.

— Подожду, когда ты одумаешься.

Анна покачала головой.

— Долго тебе ждать придется.

— А я терпеливый. Ты пойми, Алешка только осрамит, да и бросит. Вся деревня на тебя уже пальцем показывает. До чего докатилась. Тебя скоро в добрый дом пускать не будут.

— Не встревай, Ваня, между нами. Я сама вижу, что это моя погибель. Да только не уйти мне от нее, — вздохнула Анна.

— Ты с ума сошла.

— Иди, Ваня.

— Да ты сама не знаешь, что делаешь. Давай уедем в Хабаровск. У меня там друг есть, вместе учились. Письмо от него получил. В сельхозуправлении нужны им инженеры. И для тебя место подыскал. Уедем, и все забудется.

— И ты мне простишь Алешу?

— Никогда не напомню.

— Может, и не напомнишь. А в душе не простишь, Так какая же это будет жизнь? Мы же люди, Ваня. Ты говоришь, на меня люди пальцем показывают. Ну и пусть. Зато я перед собой чиста. Всю жизнь его одного люблю.

— Интересно, как же тогда за мной замужем оказалась?

— К сожалению, это тяжелый сон был.

— Смотри, как бы за этим сном гоняться не пришлось.

— Что гадать, поживем — увидим.

Иван Иванович встал, долгим взглядом посмотрел на Анну.

— Так, я ухожу.

— Иди, Ваня, и не мучай себя.

Иван Иванович круто развернулся и вышел. Анна некоторое время сидела неподвижно. «Ехать надо, скорей ехать». Анна энергично встала, отодвинула стул и на его место поставила чемодан.

А тем временем на Мертвом поле собрались звеньевые, приехали Нина Васильевна и Арсалан. Ананий глубокорыхлителем вспахал полосу, и теперь по ней шел навозовноситель. Федор вел трактор, Арсалан стоял на специальной подножке бункера и подгребал перегной к шнеку, по которому он поступал под плоскорез.

Звеньевые шли с боков агрегата и ревниво следили, как он работает. Федор сделал две ходки и остановился. Нина Васильевна посмотрела на Алексея, потом перевела взгляд на Арсалана.

— Без оборота пласта внести удобрение… А я-то думала… Арсалан, да у тебя светлая голова.

— Я и говорю, шибко умный. Только мне никто не верит.

Все заулыбались.

— Арсалан, надо к концу уборки сделать каждому звену по такому агрегату, — как о чем-то решенном сказал Алексей.

— Вы полюбуйтесь на него. У меня что, завод? — раскричался Арсалан. — Арсалан, комбайны ремонтируй, Арсалан, машины изобретай…

— Арсалан, и про ребятишек не забывай, — вставил Ананий.

— Про каких ребятишек? — не понял Арсалан.

— Вот про таких ма-а-аленьких, — показал руками Ананий.

Под общий смех Арсалан сердито сплюнул и отвернулся.

— Надо думать, — поддержала Нина Васильевна.

Алексей хлопнул по плечу стоящего рядом Федора.

— Ну, Федор Степанович, мы теперь не князья, а боги.

— А-а-а, вы так…

Федор откинул берет и, наклонившись, выставил руки для борьбы.

— Петрович, покажи моряку, где раки водятся, — зашумели мужики.

Алексей скинул пиджак, и они сошлись с Федором, обхватив друг друга.

— Только без подножек.

— За ремни беритесь.

— Петрович, не давай ему голову опускать.

Шумели болельщики.

Алексей с Федором ходили по кругу.

— Петрович, в замок руки бери.

Алексей нажал плечом в грудь Федора, тот уперся, запахал ногами землю. И в это время Алексей чуть присел, кинул Федора через себя и придавил его.

— Вот так.

— Ах, молодец!

Федор попробовал вырваться, повел плечами и поднял руки.

— Сдаюсь, Петрович.

Алексей с Федором встали, отряхивая с себя землю.

— Это тебе, Князь, не лягушек в луже ловить, — посмеивались над Федором мужики.

— Я забираю этот агрегат, — пробасил Игнат Романович.

— Нина Васильевна, это что же получается? — возмутился Комогорцев. — Лучшие семена — Огневой. Игнату Романовичу первому навоз вывезли под ранние пары. Теперь он зябь поднимет да еще удобрение внесет. А мы по весновспашке сеять будем. Огнева с Игнатом Романовичем хлеб вырастят, а мы только семена переводить будем. А Петрович еще и скажет: «Я-то думал, вы хлеборобы, поля вам доверил, а у вас только и звания мужского, что штаны».

Комогорцев так скопировал интонацию и манеру говорить Алексея, что все невольно засмеялись.

— Алексей Петрович, ты решил зябь поднимать? — спросила Нина Васильевна.

— Да, под овсы. Посев по зяби дает урожай на два — четыре центнера с гектара больше, чем по весновспашке. И весной пахать эти земли не надо, люди, техника высвобождаются. Это дает нам возможность все пары поднять в мае.

— На этих же полях будут пастись овцы. Ты вспашешь их, овец куда девать, забивать?

— Мы со звеньевыми уже толковали. Каждому звену дан план — заготовить по семисот тонн сена.

— Об этом знаю, на правлении утверждали.

— Мы с Цыдыпом Доржиевичем подсчитали: чтобы компенсировать корма этих полей, каждое звено должно заготовить сена не семьсот, а тысячу тонн. Теперь дело за звеньевыми.

— Ну и что вы скажете? — обратилась Нина Васильевна к звеньевым.

— Если хорошо рассудить, — поцарапал затылок Игнат Романович, — зябь — хорошее дело. Еще и удобрение внести. Сорняки в рост кинутся. Их весной прихлопнул — и поля чистые. Хлеб будет — это наверняка. — Игнат Романович погладил ладонью усы. — Но тут такая закавыка. Оно с сеном-то всякое может быть: то в одних местах травы недород, а то заненастит, год на год не приходится. Вот и рассудите. А если по уму, так, конешно, все правильно.

— Все понятно, — рассмеялась Нина Васильевна. — Ох и дипломат ты, Игнат Романович. А сено-то косить тебе все-таки придется. Ведь заставит Алексей Петрович.

— Зачем их заставлять. Пусть сами решают: или сено и хлеб или ничего. Только потом какими глазами на людей смотреть будут.

Много былей и небылиц сложено про озеро Арей. Говорят, как-то раз в верховьях реки Ингоды промышлял охотник зверя. Выдался у него нефартовый день, такое с таежниками нередко бывает: как ни выстрелит, а пулю от цели будто нечистый отведет, даже рябчика на ужин не подстрелил.

Так вот и ночевал у костра голодный. Но утром охотнику повезло: изюбря-рогача выследил, подошел к нему сажен на десять. Зверь пасется на увале, убойное место подставил. Целится охотник, а сам думает: «Справный рогач, хороша печенка у него. Отведу сейчас душу». Самое паршивое дело — так под пулю думать. Слово хоть и не злой дух, но есть в нем какая-то темная сила. Выстрелил охотник и ранил изюбря, а патрон-то последний, добить нечем.