Николай Павлов - Горячее лето

— Общий процент… — продолжал Долинин. — Общин процент высок, а план, товарищи, все-таки не выполняется.

— В графике пока идем! — послышался голос из рядов.

— В графике? Тогда я хвалить погожу.

— Замысловато говоришь. — раздалась реплика.

— А вы замысловато строите, друзья, — возразил Долинин, делая твердый шаг навстречу собранию. — В графике? Прошу меня извинить, но я привык понимать график попросту. Я очень внимательно слушал товарища Борового. Ведь план по штукатурным работам выполнен только на девяносто процентов, а по малярным даже на восемьдесят два… Так?

Боровой кивнул, а Долинин продолжал:

— Если бы мы на заводе по заготовкам давали сто десять процентов, а на отделке только девяносто — это был бы прорыв…

— У вас все проще, — не унимался голос.

Мироненко постучал карандашом по столу.

— Прошу прощения, товарищ, — с достоинством заметил кузнец, — попытайся-ка доказать это вот здесь, на трибуне… Так вот. А если заняться арифметикой? Сто десять процентов — бетон и восемьдесят два — «второстепенные» работы. Расхождение слишком уж солидное. А вернее — наоборот: несолидное!

Долинин продолжал в том же неторопливом темпе, изредка подчеркивая повышением голоса самое главное. Реплики прекратились.

Боровой листал страницы своего доклада.

— А на поселке как? — продолжал Долинин. — Еще хуже.

— Верно говоришь! — послышался из рядов другой голос.

— Дело вам, домостроителям, доверено самое… душевное. И работать надо, друзья, горячее! — закончил Долинин.

Говор одобрения волной пробежал по рядам. На трибуну вышел заводской каменщик.

— Мне повезло, — сказал он. — Я принадлежу к ведущей строительной профессии. А вот маляры, например, — несчастливый народ. И водопроводчики тоже. Стыдно сказать, но маляров у нас подчас еще можно увидеть с ведерками и кистями!

Карпов слушал с жадностью. О поселке так или иначе говорили все. Почему первая очередь домов должна быть сдана только в октябре? Дома нужны сейчас! Эти слова Владимир хватал на лету. В них он находил свои мысли и чаяния, заставлявшие его искать, пробовать. Каждый оратор возвращал ему частицу утраченной уверенности.

Разговор принимал крутой оборот. К Мироненко со всех сторон летели бумажки, он их передавал Боровому — вопросы докладчику.

Тоня с Марией сидели плечо к плечу. При смене ораторов, когда собрание многоголосо гудело, подруги делились мнениями. Мария говорила быстро, с жестикуляцией, а Тоня в знак согласия склоняла голову.

Мироненко волновался вместе с каждым выступающим, будь то строитель или трубопрокатчик. На Петра Проскурина, взявшего слово, он смотрел, почти не отрываясь, чуть прищуренными глазами, полными любопытства.

— Я, товарищи… — начал было Петр, но голос его смешно сломался, и он, смутившись, замолчал.

— Давай, парень, начистоту. Робеешь, что ли? — крикнул кто-то сбоку.

— Я, товарищи… на сегодняшний день являюсь еще комсомольцем. Мне иной раз моими годами… ну, молодостью моей, значит, в лицо тычут. Дескать, ты еще молокосос, тебе вечером спать время, а не оставаться на стройке — о делах раздумывать и так далее.

Он мельком взглянул на Карпова и, откашлявшись, продолжал:

— А вот такое дело вышло, что, значит, мне, комсомольцу, придется на этом собрании критиковать коммуниста.

— И коммунист, случается, допускает ошибки, — сказал Мироненко.

— Если и случается, то случай такой — нехороший. Я так понимаю. Вот мы на Степном создали ударные звенья. Товарищ Карпов, наш инженер, взялся за скоростное строительство по графику. Но не выдюжил! Теперь мы даже простаиваем. Лучше бы и не начинал. Сейчас мне впору увольняться — на обед заработать не могу. Я, товарищи, считаю так, что, значит… такое отношение к делу легкомысленное… не к лицу коммунисту. — Он подумал, почесал переносицу, вздохнул и сказал: — Все.

Как огнем обжег Проскурин Владимира этим «легкомысленным отношением». «Лучше бы не начинал»… Не начинал?!

Встал из-за стола Мироненко. Он говорил так, будто не собрание было перед ним, а друзья, собравшиеся для беседы. В листки, лежащие перед глазами, он заглядывал редко.

Мироненко сразу сказал, что поселок — самый слабый участок на строительстве. Скрывать нечего. Виноваты в этом, конечно, стройуправление и он, секретарь партийного комитета.

Мироненко говорил просто, слушали его с вниманием. Ни звука.

— Народился в нашей стране скоростной, поточный метод стройки, пошел вширь и вглубь. Трудностей — сколько хотите. Трудности иных пугают. Бывает у людей опасная болезнь с тяжелыми осложнениями — боязнь нового. На Степном она носит хронический характер… Откуда же у руководителей Степного робость?

Карпов ждал, что Мироненко отделит его от Хазарова.

Мироненко еще раз обвел глазами собравшихся, выискивая строителей поселка.

— Вот я вижу здесь людей разных возрастов. Много молодежи, но есть и сверстники мои, да и постарше товарищи. Есть, значит, такие, кто закладывал первые камни первых великих строек на нашей советской земле. Они хорошо помнят, что чувство зачинателей небывалого дела согревало нас в ту пору жарче, пожалуй, чем блаженной памяти железные печурки в бараках. Верю я говорю?

— Разве такое забудешь?

— Будто вчера было!

Мироненко подождал, пока стихнут возгласы.

— Сегодня, товарищи, перед самым собранием получено разрешение на строительство в поселке школы, детских яслей и дополнительно — двадцати жилых домов… Так что же вы молчите, домостроители? Мы ждем вашего слова. Почему вы пробуете передовые методы с оглядкой, с осторожностью? Почему только разведка? Пора покончить с предрассудком, что мелкое строительство в отношении механизации является несчастливым исключением.

…Солнце перестало припекать. Близится вечерняя прохлада. Уже два часа идет собрание. Эти два часа для Карпова стоили многих дней. Не одну горячую мысль он здесь услышал и принял сердцем. Многое для него здесь прояснилось, приняло четкие, резкие контуры.

Когда Мироненко кончил, Владимир торопливо написал несколько слов на клочке бумаги, посмотрел на Хазарова, взгляды их встретились. Оба они одновременно послали свои записки в президиум.

Вот они в руках у Мироненко. Будто в раздумье, он рассматривает их, потом одну откладывает.

— Слово товарищу Карпову.

Владимир торопливо пробирался между рядами, переступая через ноги сидящих, мимо Тони с Маней. Девушки посмотрели на него с тревогой.

Он не заготавливал фразы, которые должен будет сказать. Надо просто высказать все, что́ он думает, что пережил, во что́ верит.

— Я хочу поблагодарить собрание за суровую и справедливую критику нашей работы. Совершенно верно: поселок мы строим плохо.