Альберт Карышев - В День Победы

— Спасибо тебе! Спасибо за все! Ты сделал для меня все, что мог!..

В растерянности я схватил картину и забормотал какие-то пустые жалкие слова. Между деревьями показалась Нина Емельяновна, и я машинально начал отступать от Нади, все извиняясь и кланяясь, натыкаясь на сучья и стволы, наконец повернулся и пошел прочь быстрым шагом.

Той же осенью я, не находя себе места в тоске по Наде, уехал жить и работать в другой город. А картина моя на летней художественной выставке в Москве удостоилась золотой медали.

Он увидел молодую мать такого пленительного облика, что не смотреть в ее сторону больше уже не мог; а дальше позабыл, что своим взглядом может привлечь ее внимание, что вскоре и случилось.

Звали его Мишей Петуховым. Были они на железнодорожной станции вдвоем с Катей Бондаревой, прозванной товарищами Кэт, тоненькой девушкой в американских джинсах, расцвеченных фальшивыми потертостями, и в босоножках на утолщенной пробковой подошве. Эта крупная узловая станция связывала линии некоторых сибирских и волжских направлений и являлась промежуточной по дороге из Сибири в Москву. Миша и Кэт собирались поехать за город и вошли в вокзал, неся на плечах спортивные сумки с кое-какой едой, обнимая друг друга и оживленно беседуя о разных интересных им пустяках. Они были студентами, недавно завершили летнюю сессию и вот решили прогуляться за город.

Молодая мать стояла у запыленного вокзального окна, держа на руках малого ребенка, который кричал надрывным криком обмочившегося новорожденного и своими ножками выбивал из «конверта» пеленку. Мать была очень хороша собой, темноволосая, стройная, нежная, особенно привлекательная от выражения беспомощности, от слез, стоявших в глазах. На руке ее, подхватившей ребенка под голову, висела кошелка. Свой потертый чемодан она поставила у ног, а кошелку поставить не могла, потому что прежде следовало куда-нибудь положить ребенка. Ни одного свободного места в это бойкое отпускное время на вокзале не было. Пассажиры дальнего следования, разморенные духотой и ко всему равнодушные от усталости, не покидали своих мест из опасения, что их займут. Не было и подоконника, на который молодая женщина могла бы положить ребенка и на котором могла бы его перепеленать.

Кэт, коротко остриженная блондинка, миловидная, с ярким педикюром, с декоративным православным крестиком на груди, уверенная в себе, влюбленная в своего кавалера, продолжала что-то весело говорить ему, продолжала смеяться, но он уже не слышал и не видел ее — он слышал плач ребенка, а видел юную родительницу, немножко растрепанную благодаря своему положению, запыленную с дороги, неопытную и от гордости беспомощную.

Он находил в ней что-то от классических материнских фигур с полотен старинных живописцев, и этому восприятию не мешали выбившиеся пряди ее прекрасных, старомодно уложенных волос, сбитые туфли, грубые чулки и помятости на юбке. Наконец она под действием его взгляда обернулась, покрылась румянцем упрека и от отчаяния едва не дала волю слезам.

— Извини, — сказал он Кэт. — Я сейчас.

И, озадачив свою подругу, двинулся к молодой матери, на ходу еще больше пленяясь ею: ее непохожестью на других, какой-то хорошей несовременностью, нестандартностью, что ли, которая, по правде говоря, ему изрядно надоела, только он до сих пор сам этого не знал. Был Миша Петухов высок и благодаря слишком узким джинсам подчеркнуто и в чем-то нелепо строен, редкие белокурые волосы доставали ему до плеч, лицо ненатурально старила жидкая бороденка, то есть и он в упомянутом смысле подчинялся стандарту, который мы для своего успокоения называем модой, но о собственном внешнем виде он сейчас не помнил.

— Здравствуйте, — сказал Петухов. — Разрешите, я вам помогу.

Женщина еще раз обернулась и, растерявшись и засветившись сквозь слезы благодарностью, доверчиво передала ему ребенка.

Он взял его, прижал к себе и, пока мать, торопясь, доставала из кошелки чистые пеленки, наслаждался своим непривычным положением, трепетом маленького тела и внезапно проснувшимся отцовским инстинктом.

По ее просьбе он положил ребенка на чемодан; только она хотела присесть, но Миша поднял чемодан и стал держать его на удобном для нее уровне. Она принялась заново пеленать своего малыша, который оказался мальчиком, а Миша стоял над ней, бессознательно теплея взглядом и улыбаясь.

— Как его зовут? — спросил он, когда мать взяла ребенка на руки и стала убаюкивать.

— Колей, — ответила она со смущением.

— А вас?

— Меня Аней.

— А меня Михаилом. Давайте, я его еще подержу. Вы, наверное, устали.

— Хорошо. Подержите, пожалуйста. Тогда я немножко приведу себя в порядок.

Он вновь взял ребенка на руки и принялся покачивать и похлопывать точно так же, как это делала Аня, испытывая тихий восторг оттого, что Коля подчиняется ему и замолкает. Петухов не знал о себе, что он чадолюбив, хотя иной раз жалел, что мать с отцом не растили кроме него других детей, сравнительно с ним совсем маленьких. Аня достала из кошелки расческу, зеркальце, еще что-то и, отвернувшись к окну, убрала выбившиеся пряди, притиснула на место шпильки, пригладила брови, припудрилась, наконец, поправила на поясе юбку и вновь повернулась.

— Кто же отпустил вас в такую дорогу одну? С ребенком и тяжелыми вещами! — сочувственно поинтересовался он, не возвращая ей Колю и давая понять, что не прочь еще некоторое время подержать малыша.

— Никто. Я сама уехала, — ответила она.

— И куда же вы едете, судя по вашему виду, не первый день?

— К маме. В Астрахань. В вашем городе я сошла, чтобы пересесть на другой поезд.

— А откуда вы, если не секрет? Извините меня за любопытство, — сказал он, поигрывая интонациями жителя большого города и человека, привычного к интеллигентному кругу.

— Из Сибири. С новостройки. Я там была по комсомольской путевке.

— А все-таки, как вас муж отпустил одну? — поинтересовался он с шутливой настойчивостью.

— У меня нет мужа, — ответила Аня простосердечно; опустила глаза и вспыхнула румянцем стыда и страдания.

Петухов тоже опустил глаза, догадываясь, что расспросы в том же направлении будут неприличны и недостойны, что дальше начинается область горьких тайн…

Он забыл про Катю. Кэт, как только ее друг отошел, с любопытством посмотрела ему вслед и по черно-белым плитам зала направилась к выходу, чтобы купить на привокзальной площади мороженое. Теперь она возвращалась с двумя бумажными стаканчиками, в которых торчали деревянные палочки, с естественным женским кокетством покачивала бедрами и демонстрировала грацию. Заметно было, что она довольно избалованна, что, впрочем, нередко кажется нам в девушках привлекательным и не вредит нашему впечатлению о них. Поведя оттененными глазами, Кэт увидела, что Петухов продолжает стоять возле молодой матери с ее ребенком на руках. Удивившись этому, девушка направилась к ним, приблизилась, поздоровалась и, ревниво заглядывая Мише в лицо, предложила ему мороженое.