Андрейс Дрипе - Последний барьер

Ребята говорят о войне во Вьетнаме. Завязался спор, каждый отстаивает свою точку зрения. Киршкалн слушает, говорит мало, но своими дополнениями и репликами незаметно направляет разговор в желаемое русло. Под конец делает обобщение. Оказывается, ребята и сами высказали кое-какие верные мысли и оценки, остается лишь уточнить.

— Но ведь все равно в Америке живут в сто раз богаче, чем у нас! — ни с того ни с сего выпаливает Зумент. При этом он ехидно усмехается. Поглядим, мол, что на это скажет воспитатель.

— Смотря кто. И потом, с чего ты взял, что там такое богатство? — невозмутимо спрашивает Киршкалн.

— А машины! Там у каждого сопляка есть свой автомобиль!

— И какие! Триста лошадей, восемь цилиндров. Аппараты — будь здоров! — тут же подхватывает кое-кто из ребят. — На таком запросто можно выжать сотни две, а то и побольше.

Киршкалн делает неопределенную гримасу и вздыхает. Ох уж эти машины! Не впервой заходит о них разговор. Многие считают так: «Лучше буду ходить оборванцем и грызть сухую корку, но чтоб машина была, другого мне ничего не надо». Независимость, скорость и острые ощущения, которые сулит обладание этой жестяной коробкой на колесах, в глазах «надцатилетних», очевидно, стоят превыше всего.

— Да, — отвечает Киршкалн, — автомобилей у них действительно больше, чем у нас. Я вовсе не намерен это отрицать. Ты доволен? — Он смотрит на Зумента, потом на остальных. — Насчет сопляков ты, конечно, хватил через край. А если кто хочет поговорить на эту тему пообстоятельней — пусть зайдет потом в воспитательскую. Там поспорим. Я только хочу напомнить: скоро и у нас машин будет вдоволь. Вспомните Тольятти, вспомните Ижевск.

— А ведь машина — неплохая штука? Вам не хотелось бы купить? — с ехидцей спрашивает кто-то из ребят.

— Конечно, неплохая, я тоже не прочь бы ею обзавестись, — смеется Киршкалн. — Когда станет с ними полегче, наверно, даже и куплю, хотя бы только для вашего удовольствия.

Он поднимается, берет фуражку.

— Возможно, у кого-нибудь есть вопросы помимо автомобилей?

— А Турция к нам очень враждебное государство? — снова слышится голос Зумента.

Киршкалн пожимает плечами.

— Особо враждовать с Советским Союзом вроде бы ей не из-за чего. Некоторым странам, в том числе и Турции, мешает с нами сблизиться участие в НАТО и экономический нажим Америки, но назвать их отношение враждебным было бы неверно. А почему тебя заинтересовала именно Турция?

— Да так. Охота знать, на кого быть злее.

— Видали? Ты лучше на себя обозлись! Пойдем-ка поговорим.

— Да ну! Вам все равно ничего не докажешь.

— А может, удастся?

Зумент только глаза выпучивает и отходит в сторонку. Тогда Киршкалн уводит с собой Калейса.

— Кто из наших хочет заниматься керамикой?

— Шесть человек. — Калейс достает листок и читает. — Даже Зумент вызвался, но я не записал.

— Почему?

— Это он так. По-моему, руководительницу хочет взять на прицел. Откуда-то узнал, что вроде бы молоденькая и красивая.

— Есть кто-нибудь, кто раньше занимался лепкой?

— Никто, по все твердят, что в них есть скрытый талант.

Киршкалн читает список и думает.

— Мейкулиса и Межулиса не спрашивал?

— Межулис сказал — подумает, а Мейкулиса и спрашивать нечего. Ему разве что глину мять.

Киршкалн кладет список в записную книжку.

— Ну не скажи. Пусть он зайдет ко мне.

Трое из отмеченных — активные спортсмены, один хорошо играет на аккордеоне, один поет, а шестой работает при киномеханике. У них уже есть занятие, а вот у Межулиса, Мейкулиса и у Зумента нет ничего.

На Межулиса кое-какая надежда есть. Может, и в самом деле разрешить Зументу и уговорить Мейкулиса?

Правда, говорили, чтобы поначалу в кружок набрать ребят поспокойней, но за Зументом есть постоянное наблюдение. Ничего особо плохого он выкинуть не успеет. Можно бы попробовать.

В дверь осторожно стучат, и входит Мейкулис.

— Ты почему не хочешь заниматься в кружке керамики?

— Не знаю…

— А вдруг поправится? Ты знаешь, что такое керамика?

— Не-а.

— Ну видишь. А почему же не спросишь?

— Я все равно ничего не смогу.

— Сперва попробуй. Я как раз решил направить тебя туда.

Если воспитатель решил, то возражать нечего. Мейкулис стоит и молча ждет, когда позволят уйти.

— До драки не доходило? — Киршкалн пристально разглядывает лицо воспитанника, но синяков незаметно. — Денег больше не требуют?

— Не, теперь мне совсем хорошо.

— Тогда спокойной ночи!

На очередном совещании воспитателей Озолниек вынимает из ящика стопочку бумаги и раздает каждому по листку.

— Напишите фамилии пятерых, на ваш взгляд, самых отрицательных воспитанников, — обращается он к подчиненным и встает за письменным столом.

Воспитатели переглядываются. Снова начальник придумал какой-то номер! Конечно, ребят они знают, но кто из них — самые отрицательные? Оказывается, вопрос не так прост и к тому же вызывает странное волнение. Кто же все-таки эти пятеро худших?

Слегка отвернувшись друг от друга, как ученики за контрольной, они сосредоточенно думают и шштут.

Перед их мысленным взором проходят десятки лиц.

Вот этот, а может быть, тот? Нет, пожалуй, этот похуже. А Озолниек стоит за столом и смотрит. Слишком долго раздумывать тоже нельзя, демонстрируя неповоротливость своих мозгов.

Наконец все листки сданы начальнику. Он раскладывает их рядом, достает записную книжку, раскрывает и кладет на стол.

— Здесь записаны мои кандидатуры. Фамилии двух воспитанников фигурируют во всех списках, в том числе и в записной книжке: Цукер, по прозвищу Мартышка, и Струга, он же Чингисхан. У семерых числится Зумент, у четырех — Бамбан.

— Неплохо. Наши мнения совпадают, — Озолниек быстро выписывает пятерых, набравших наибольшее число «голосов», и зачитывает. — Эту пятерку надо взять на особый прицел, но не спускать глаз и с мелкоты — их адъютантов и подручных. С последними этапами наши отрицательные получили пополнение и стали активней. Возрождаются кое-какие изжитые явления — побои, холуйство. Главарям заправляют койки, стирают им носки, отбирают продукты, вымогают деньги. Одним словом, «подполье» организуется и действует, потому что почувствовало себя крепче. Насколько можно заметить, стимулом послужил Зумент.

Мы должны дать соответствующий отпор, чтобы мальчишки не подумали, будто и здесь, в колонии, они останутся заправилами. Надо активизировать ребят, у которых мозги уже встали на место, чтобы они не занимали позицию сторонних наблюдателей, а помогали.

— Затем дальше, — Озолниек окидывает взглядом воспитателей. — Есть у меня еще кое-какие мыслишки. Что вы скажете насчет того, чтобы служащие организовали свою футбольную команду? Мы ведь с вами не какие-нибудь доходяги, а мужчины в расцвете сил. Кроме того, офицеры обязаны заниматься спортом. Пригласили бы учителей, из производственного отдела, из хозчасти. Короче — сборную работников колонии. Да кто из нас в детстве не любил погонять мяч?