Андрейс Дрипе - Последний барьер

Все молчат. Как всегда, «мыслишки» Озолниека несколько огорошивают.

— Я и сам приму участие, — добавляет он.

— И с кем же мы будем соревноваться? — раздается чей-то недоумевающий голос.

— С ребятами, разумеется.

— Они вам всыпят, — это уже говорят многие.

— Возможно, — усмехается Озолниек, — но я надеюсь, это не слишком нас обескуражит. Хотя, кто его знает — ведь некоторые из нас окончили физкультурный институт.

— Так это же давно. Теперь ноги как деревянные, не гнутся.

— Вот и надо их поразмять.

Народ в смущении. Мало ли затей и хлопот сыплется на их головы, а теперь изволь еще в футбол играть. Видно, нет угомону на этого Озолниека. И как еще это отразится на авторитете работников, если они станут бегать в трусиках по спортплощадке? Если б хоть умели играть по-настоящему, тогда куда ни шло, но что-то сомнительно…

Словно угадав мысли своих подчиненных, Озолниек продолжает:

— Боитесь показаться смешными? Чепуха. Нечего важничать. Ну, конечно, первую тренировку можно провести отдельно, на городском стадионе. Если у кого-то совсем не будет получаться, зачислим в запас, но в целом все это будет иметь колоссальное воспитательное значение, и если мы объявим, что с командой — победительницей турнира будет играть сборная работников колонии, вы не представляете, какой это вызовет у них энтузиазм! Ребята будут лезть из кожи вон, лишь бы доказать нам свое превосходство. Готов дать руку на отсечение, что это станет главной темой их помыслов и разговоров. А о чем лучшем можем мы с вами мечтать? Кроме того, это нас сблизит с ребятами. Ну, так куо «за»?

— Можно попробовать, но все это выглядит как-то несерьезно.

— А чем плохо, если даже и несерьезно? — задиристо спрашивает Киршкалн. — Несерьезное тоже необходимо, без него жизнь потускнеет. Представьте себе мою кривоногую фигуру на футбольном поле. Мне уже сейчас смешно, а посмеяться от души это как раз, может быть, то самое, чего нам тут зачастую не хватает. Пишите меня, — поворачивается он к Озолниеку. — Только в защитники! В форвардах мне не выдержать.

— Стало быть, договорились! — подводит итог Озолниек, хотя было и несколько возражений. Некоторым кажется, что затея обречена на провал. Вторая мыслишка такова. — Он поднимает руку. — Не кажется ли вам, что коридоры общежитий слишком пусты и упылы? За километр чувствуется, что это место заключения. Я не говорю о лозунгах на стене и о стендах. Не хватает чего-то другого.

— Чего же еще надо?

Оказывается, Озолниек имеет в виду комнатные растения, какую-нибудь пальму или хотя бы фикус.

Быть может, у воспитателей или у их родни найдется лишнее деревце или кустик, понапрасну пылящиеся в углу? И не в одних коридорах — в комнатах воспитателей тоже нужна зелень, которая ласкала бы глаз, в особенности зимой.

Воспитатели думают, обмениваются соображениями.

Многие считают, что коридоры темны и у цветов там будет слишком короткий век; мальчишки пообрывают у них листья, поразбивают горшки.

— Попробуем! — настаивает Озолниек. — А тогда увидим.

И воспитатели обещают поговорить с домашними, поискать: «Может, что и найдется».

— Как с курением?

— Сегодня записан седьмой нарушитель.

— Значит, нужно еще восемнадцать, чтобы наш замысел удался, — говорит Озолниек. — Ничего, времени еще много.

— Но ребята — молодцы. Усмехаются, однако, все идут в туалет, даже сигареты не достают, пока дверь не закроют. В любом случае это большое достижение, даже если они выиграют, — говорит Киршкалн.

В отведенную для занятий керамического кружка комнату воспитанники пришли намного раньше назначенного часа. Пришел и Киршкалн. На первом занятии он решил побыть сам, поскольку здесь Зумент.

На Калме, конечно, можно положиться, но от двойного контроля тоже худа не будет.

— А чего нас заставят лепить?

— Не знаю, посмотрим.

— А может, она и не приедет?

— Приедет, приедет, раз обещала.

Мальчишки нервничают. Кто в коридор выйдет, кто через окно посмотрит на дверь проходной. Какая же она, эта руководительница? Что она заставит их делать?

— А если у нас ничего не получится?

— Сперва, может, и не получится, потом — получится, — заверяет ребят Киршкалн.

Каждый новый человек в колонии — событие. И в особенности если это женщина. Киршкалн прекрасно понимает взвинченность ребят. Все привели себя в порядок и время от времени незаметно поворачиваются к окну — взглянуть на свое отражение в открытой створке. Один Мейкулис сидит нахохлясь и тупо смотрит на пустой стол. Зато Зумент! Положил локоть на спинку стула и пальцем легонько водит под носом, где пробиваются темные усики; он весьма доволен собой, и его полные губы нет-нет да растянутся в самодовольной улыбке. По всему видать, что он приготовился пустить в ход все свое обаяние, чтобы очаровать руководительницу. Жаль только, что рядом эти мейкулисы и киршкалны, которые своим присутствием помешают руководительнице сосредоточить все внимание на нем одном.

Наконец долгожданный миг наступает. Из проходной выходит Калме с молоденькой стройной темноволосой женщиной в пестром летнем платьице. Они вдвоем несут большую сумку, и руководительница еще Держит перед собой в другой руке что-то завернутое в бумагу.

— Пойдите навстречу и помогите! — подсказывает Киршкалн, и сразу несколько человек выбегают из комнаты, предварительно потолкавшись в дверях.

Когда женщины входят, все вскакивают, даже Зумент немного приподнимается со стула. Киршкалн здоровается с девушкой за руку, негромко называя свою фамилию, и отходит в сторону. Нет, она отнюдь не выглядит испуганной и держится свободно.

— Сумку положите туда! И сверток тоже, только осторожно! — Голос звучит уверенно и даже строговато.

В коротком напутственном слове Калме говорит о том, как долго все ожидали этого дня и что наконец кружок керамики может начать работу. Она желает всем успеха и выражает уверенность в том, что все будут прилежны, внимательны и послушны. После этого руководительница встала во главе длинного стола и, придвинув к себе бумажный сверток, вдруг улыбнулась открыто и просто.

— Я работаю мастером на керамической фабрике. Зовут меня Марута Сайва, и я очень люблю свое дело. Обычно все мы злимся на глину, когда она прилипает к нашим подметкам, но мне хочется, чтобы вы научились глину чувствовать и любить так, как чувствую и люблю ее я. Вы об этом не пожалеете. Вот! — Она разворачивает бумагу и расставляет перед собой на столе сосуды и фигурки. Кружки, мисочки с орнаментом по краям, ежики, кошки с горбатыми спинами, поросята, курительные трубки, ложки, подсвечники. Все это блестит и искрится цветной глазурью. — Возьмите, рассмотрите! — Марута пододвигает керамику к ребятам.