Андрейс Дрипе - Последний барьер

Напильник дрожит в руках Зумента; лишь ценой неимоверных усилий воли ему удается взять себя в руки и даже улыбнуться мастеру, который проходит мимо, проверяя, как работают.

Всякий раз, как открывается дверь, по спине у Зумента пробегают мурашки — как знать, может, за ним?

Нервничает и Струга — Чингисхан, и Ерум, по прозвищу «Нос», они остатки сколоченного Зументом ядра. Струга не подчиненный — у него у самого вес не меньший, чем у Зумента. На воле они «работали» каждый в своем районе, нередко дело доходило и до стычек, но здесь договорились действовать заодно, и после долгих сомнений Струга согласился с планом Зумента, тем самым отчасти признав его ведущую роль.

Пока что Зумент и его единомышленники могут не тревожиться — Бамбан с Цукером держатся что надо, корчат из себя оскорбленную невинность и от всех обвинений отнекиваются. А называть имена и устраивать очную ставку с выдавшими их ребятами Пока нельзя.

В отделениях наитщательнейшим образом проверяются все закоулки. Работникам колонии не представляет труда обнаружить обычные тайники, но на Сей раз в них не находят то, что ищут. Двойные донца прикроватных тумбочек, не прибитые фанерные боковины и потайные отделения за выдвижными ящичками хранят в себе кое-какие мелочи, которые воспитанники прячут скорее друг от друга, нежели от администрации. Тут есть запасы сигарет, фотографии и письма знакомых девушек, мундштуки, носки, мыло.

Кое у кого в тумбочках, как обычно, находят то банку варенья, то кусок колбасы. В спальне хранить пищу запрещено, но ребята норовят пронести ее из склада передач, чтобы полакомиться вечером.

Шаг за шагом Киршкалн с контролером продвигаются вперед. Попадаются трофеи и посерьезней варенья, например, пузырек туши, которую применяют для татуировки, колода самодельных карт, небольшой нож, в наборной пластмассовой рукояти которого Киршкалн узнает кусочки от ручки письменного стола в воспитательской. Ручка таинственно исчезла с месяц тому назад. Тумбочку Валдиса Межулиса он проверяет самолично, заранее зная, что в ней обнаружит.

Под картоном, которым заложено дно ящика, лежат Расмипы письма. Что же все-таки пишет эта девушка? Киршкалн держит конверт в руках и борется с желанием прочитать письмо. От этих писем зависит многое, и ведь никто никогда не узнает, что он воспользовался этой случайной возможностью. И все-таки воспитатель, так и не поддавшись искушению, кладет письма обратно под картонку.

В углу полки с книгами Валдиса лежит осколок стекла с острыми краями. К чему он здесь? Киршкалн пожимает плечами и бросает стеклышко в мусорный ящик.

Во многих тумбочках на внутренней стороне дверец наклеены или прикноплены вырезанные из журналов изображения женщин: портреты кинозвезд, спортсменок, цирковых артисток. Чем скуднее одеяние героини, тем картинка ценнее. Библиотекарь здесь отыскал бы почти все вырванные страницы. Коллекционировать «сеансы» (этим словом ребята обозначают все, что имеет отношение к эротике, к женщинам) запрещено, но борьба с этой страстью практически безрезультатна. Вместо реквизированных появляются другие картинки, и Киршкалн давно встал на компромиссный путь в решении проблемы: если лицо женщины симпатичное, поза пристойная и одежда соответствует нормам, принятым на наших улицах, стадионах и пляжах, он смотрит на нарушение порядка сквозь пальцы. Уничтожаются лишь картинки с привкусом пошлости и похабщины. Откровенную порнографию прячут, она редкость, и никто не прилепит ее к тумбочке.

Таким образом Киршкалн помогает библиотекарю сохранять в целости журналы, поскольку на одной дверце десять портретов не наклеешь, и в то же самое время в какой-то, пусть самой малой мере, вырабатывает у ребят вкус, чувство красивого. Так, глядишь, девушка — передовик труда, или секретарь комсомольской организации, или молоденькая актриса, чье имя чаще всего даже неизвестно ребятам, из журнала перекочевывает в спальню колонии для несовершеннолетних и здесь проводит в некотором роде воспитательную работу.

Киршкалн знает, как болезненно ребята переживают утрату «своей» девушки. Они бывают поистине влюблены в эти изображения и по вечерам нередко так и засыпают, глядя на раскрытую дверцу тумбочки.

Помимо плюсов есть и большие минусы, Киршкалн отлично это понимает.

Сладкие грезы, навеваемые «сеансами», воображаемые услады с бумажной возлюбленной приводят к онанизму и меланхолии, но, к сожалению, этого не предотвратить изъятием картинок. Бороться с этим явлением в колонии чрезвычайно трудно. Труд, спорт, учеба, здоровое утомление, при котором глаза сами слипаются, — хорошее лекарство от тоски, но тем не менее мечта о красивой и недоступной девушке подобно призраку витает над зоной.

Тумбочка Зумента. Ее проверяют с особой тщательностью, но ничего подозрительного не находят. Учебники, детективный роман из библиотеки, два письма от матери, среди книг толстая тетрадь с текстами песен. Киршкалн листает тетрадь. В сравнительно короткое время Зумент исписал ее почти целиком. Не слишком ли быстро? В глаза бросается разнообразие почерков. Ах, вот оно что: Зумент заставляет писать и рисовать других в его тетради. Но кого именно? Киршкалн забирает тетрадь. На внутренней стороне дверцы Зументовой тумбочки приклеена «герл» из заграничного журнала. Красный рот растянут в вызывающей улыбке, между унизанных перстнями пальцев дымит сигарета, взлохмаченные голубые волосы. Но откуда у ребят эти картинки? Киршкалн, не задумываясь, сдирает Зументов «сеанс».

Остаются кровать и тумбочка председателя совета отделения Калейса. Ничего запрещенного у него нет. Тумбочку Калейса украшает не девица, а наш знаменитый тяжелоатлет Власов и в самом уголке фотоснимок какой-то бегуньи. Для Киршкална спорт темный лес. Он знает только знаменитостей. Из-за ребят иногда приходится кое-что почитать или посмотреть хоккейный матч по телевидению, но в целом воспитатель смотрит с опасливым недоумением на всех, кто, толкаясь и сшибая друг друга, гоняет мяч или резиновую шайбу.

Вдвоем с контролером они отодвигают в сторону кровать Калейса так же, как и все остальные, и проверяют половицы — не поднимаются ли? Вдруг Киршкалн замечает: плинтус слегка отстает от стены. Он прижимает его носком сапога — рейка качается. За плинтусом в стене под койкой Калейса выскребли углубление, в нем баночка из-под гуталина, в которой лежат сложенные купюры — всего семьдесят рублей.

Это уже довольно крупный капитал. Деньги Киршкалн забирает, а коробочку смазывает специальной несмываемой краской и кладет на прежнее место.

Дальнейшие поиски «финансов» оказываются безуспешными, если не считать рубля, найденного в матраце у Трудыня.