Андрейс Дрипе - Последний барьер

— Нешто это отцы, нешто это матери!.. — вздыхает соседка.

— А вы, значит, хорошая? Вашего зазря, что ли, сюда посадили?

— Не зазря, наверно. Только я водкой его не потчевала, уму-разуму учила как могла. Говорю: «Висвар, так не делай, нехорошо так». А он мне: «Ладно, мам, не буду», — а сам возьмет да сделает.

Раздаются аплодисменты, и Озолниек предоставляет слово родителям.

Один говорит, другой. И каждый призывает всех уделять больше внимания воспитанию сына.

Вдруг поднимается соседка матери Трудыня, протискивается — при этом больно наступив на ногу даме рядом — к проходу между скамьями. На локте у нее висит обтрепанная сумка. Нескладная тетка пробирается к проходу. Страшно и совестно. Никогда она ни на одном собрании не говорила и сейчас тоже не знает, о чем говорить, но сказать надо. И, подойдя к Озолниеку, женщина от волнения ничего не может произнести, только плачет, поставив сумку на пол, и протягивает начальнику руку.

— Спасибо вам! От всего сердца. Я рада, что мой сын попал в такое хорошее место. К таким добрым людям. Спасибо вам. Мейкулис, небось знаете его. Какие штуки делать выучился — и мне подарил! Спасибо. Как настоящий художник.

Больше женщина ничего сказать не может, поворачивается, чтобы уйти, вытирая глаза кончиком платка, а Озолниек берет забытую сумку и подает владелице.

Все аплодируют. Мать Мейкулиса, не найдя своего прежнего места и довольная, что не надо будет сидеть рядом с расфуфыренной дамой, прислоняется к стене в конце зала. Родители и воспитатели еще долго хлопают — дольше даже, чем тем, кто говорил до нее.

Открывается дверь зала, входит контролер и, обводя взглядом головы сидящих, находит Киршкална.

Подходит к нему и, наклоняясь, говорит:

— Приехали они. Мать Межулиса с девушкой.

— Да?! — Киршкалн вскакивает со скамейки. — Велите обождать. Я сейчас!

И, не теряя времени, он отправляется в мастерские за Валдисом.

— Но еще работа не кончилась, — Валдис вопросительно смотрит на мастера.

— Для тебя на сей раз кончилась, — странно взглянув на него, говорит мастер, широко улыбается и ни с того ни с сего протягивает руку. — Спасибо!

Валдис не понимает, в чем дело, столь необычное расположение еще более его озадачивает. Он пожимает руку мастеру и уходит с воспитателем.

В воспитательской Киршкалн достает из ящика письменного стола какие-то две официального вида бумаги и конверт.

— Распишись вот здесь! — Он придвигает листок поближе к Валдису.

Юноша смотрит на документ, но второпях никак не может его прочитать.

— Подписывай смелей!

Валдис ставит подпись в том месте, где держит палец воспитатель, и смотрит на Киршкална. Тот тоже смотрит; мелкие морщинки собираются в уголках прищуренных глаз, долезают до седых висков. Киршкалн выпрямляется, глядит на воспитанника. Комнату заполняет таинственная, волнующая тишина. Валдис чувствует, как это волнение перетекает в него, принося с собой пока еще нечеткую уверенность в том, что сейчас должно произойти что-то очень хорошее. Эта уверенность нарастает, наполняет все его существо странной легкостью. Воспитатель держит в руке голубой конверт — так же, как тогда в апреле — первое Расмино письмо. В этом конверте ключ к тайне, причина его внезапного отзыва с работы, улыбки и неожиданного рукопожатия мастера. Киршкалн вручает ему конверт и, так же как весной, Валдис быстро переводит на него взгляд, но на этот раз конверт не надписан. И не запечатан. Юноша его раскрывает и достает книжечку в синеватой обложке. Она приоткрывается, и оттуда на Валдиса глядит его собственное фото. Паспорт — это свобода! Человек, который держит в руке паспорт — больше не колонист! Сознание этого факта, словно рокочущая волна, вздымает Валдиса и несет на своей спине к теплому белому песку пляжа. И на душе так хорошо, так тихо… Хочется лежать на этом песке, закрыв глаза, ни о чем больше не думать.

— Обещал же я, что выведу тебя за ворота. Сказано — сделано: ты свободен. Подписи на обходном листке я уже собрал, свою одежду получишь в проходной. В этом конверте деньги тебе на дорогу и документы для прописки.

Слова воспитателя доносятся до Валдиса из какой-то далекой дали, все так же тихо шелестят волны, — и он лежит на залитом солнцем песке.

— Не думай, что это только моя заслуга. Такой власти у меня нет. Вопрос о твоем освобождении решал педагогический совет колонии и другие люди. Решение администрации мы направили в Президиум Верховного Совета. Как видишь, просьба удовлетворена. Ступай забери из общежития свои вещи, и пойдем. Я знаю, что торжественность тебе не по нраву, поэтому все оформил тихо и без лишних разговоров.

Ноги приносят Валдиса в общежитие, руки быстро собирают скудные пожитки, в карман на груди ложится пачка писем матери и Расмы. В комнате никого нет, ребята еще в мастерских, они придут только на концерт в честь родителей. Юноша обводит взглядом ряды коек со взбитыми подушками и аккуратно сложенными одеялами. Все это уже отошло в прошлое. Одеяло на его койке сегодня вечером так и не будет развернуто, он больше не услышит мычащего гудка на вечернее построение и не будет стоять в унылой черной шеренге. Киршкалн, как всегда, займет свое место перед строем, а Валдиса в нем не увидит. Воспитатель Киршкалн… И огромную радость чуть затемняет пятнышко грусти. Не сон ли все это?

Они идут к проходной мимо школы; из двери как раз выходит Крум.

Валдис подходит к классному руководителю и во внезапном порыве хватает его ладонь двумя руками.

— Спасибо вам! Я был неправ тогда. Простите меня!

— Будь счастлив, Валдис! — грустно смотрит на мальчика Крум. — В тот раз, скорей всего, прав был ты. Ну да ладно! Может, напишешь мне когда-нибудь?

— Напишу.

В проходной Валдиса поджидает приказ об освобождении из колонии и сверток с одеждой.

— Они на улице, — шепотом говорит контролер Киршкалну и, повернувшись к Межулису, машет рукой. — Живи как положено!

Клацает обитая железом дверь. Неподалеку на обочине дороги стоят две женщины и одновременно поворачивают головы на стук двери. Валдис на мгновение останавливается, и давешняя волна вновь вздымает его. И несет вперед.

Киршкалн останавливается и глядит, как Валдис обнимает мать, как припадает к его груди Расма и тотчас, отпрянув, отворачивается и плачет. Киршкалн подходит, пожимает матери руку, оглядывает юношу и девушку и, тихо сказав на прощанье: «Теперь будьте счастливы!» — быстро поворачивается и уходит.

Хлопает дверь проходной.

— Не плачь! Что с тобой, Расма? — шепчет Валдис.

— Почему ушел воспитатель? — испуганно спрашивает мать. — Разве тебе можно оставаться одному?

Валдис не заметил, как исчез Киршкалн. Сделав несколько шагов по направлению к проходной, паренек останавливается. Он стоит и глядит на дверь, на высокий забор, над которым извилась колючая проволока, затем оборачивается и глуховатым голосом произносит: