Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Хорошо быть человеком вообще, правда? Ни за что не отвечаешь.

— Возможно…

— Маленькие люди никогда ни за что не отвечают.

— Кроме того, что они в ответе за себя и за всех.

— Это я понимаю, но я хочу утверждать не то, что есть. Я хочу бороться, а ведь это же борьба, да?

— С ветряными мельницами.

— Но если человек со всем соглашается, значит, он либо не имеет своего мнения, либо трус.

— Это все же лучше, чем бороться против истины.

— Я выпью немного… вина.

Заиграл оркестр, две пары поднялись из-за столика и прошли на маленький пятачок танцевальной площадки, играли танго, неторопливо двигались официанты, позвякивали бутылки и бокалы, какой-то захмелевший человек пытался петь под музыку и никак не мог попасть в ритм. А за служебным столиком сидела администраторша, чем-то похожая на свирепого бульдога; если бы ее кто-нибудь задел, она наверняка зарычала бы.

— Пойдем танцевать?

— Нет, я буду сидеть здесь до утра и смотреть на тебя. Большего от жизни я ничего не хочу.

— Если бы это стало возможным, ты несомненно захотела бы большего.

— Бесспорно. Но ты ведь уже знаешь, что я обожаю вступать в спор с истиной, во мне живет какая-то потребность играть в борьбу, в оригинальность. Это, кажется, сейчас даже модно.

— Смешная ты какая…

Музыка смолкла, женщина-бульдог потянулась рукой к выключателю, свет мгновенно погас, и стало совсем темно.

— Куда же нам теперь деваться?

— Я всего-навсего слабая женщина.

Снова вспыхнул свет, и официанты направились к клиентам.

— Вы не посоветуете нам место для ночлега?

— В гостинице, прямо напротив нас.

— Думаете, есть места?

— Вам могут порекомендовать частную квартиру, они это дело знают… За рубль, за два… С вас пять двадцать семь.

— Пожалуйста, возьмите.

Официант положил в карман две бумажки и начал медлительно позвякивать мелочью.

— Все, все.

— Весьма благодарствую, вы идите прямо в гостиницу, обязательно порекомендуют.

— Когда-то я здесь устраивался таким образом.

— Ну, вот и хорошо. Вы прямо обратитесь к администратору.

Малолюдная улица подремывала, но спать еще не ложилась, она лишь заспанно помаргивала люминесцентными глазами вывесок и витрин, равнодушно провожала проходивших по ней редких прохожих, засидевшихся в гостях или в ресторане, ей нечего было делать в такое позднее время. Прошмыгнул дребезжащий «Москвич» первого выпуска, а вслед за ним мягко прошла «Волга». Быстро скрылись из виду, и снова установилась тишина.

— Я жду не дождусь.

Она горячо сжала его руку повыше локтя и склонилась головой к нему на плечо, и хотя он не понял, чего она не дождется, все же тихо ответил:

— Я тоже…

— А вдруг места не будет?

— Нам сегодня везет, а когда везет — то во всем.

Они были вдвоем в незнакомом им городке, в чужом, хорошем городке, среди чужих добрых людей, и могли не оглядываться, не прятаться от посторонних глаз, они шли посередине улицы, взявшись за руки, — им сегодня действительно везло.

Поднял голову. Шумел в верхушках деревьев ветер, чуть покачивал на небе тусклые редкие звезды, и они, казалось, позванивали, как на копьях плетня перевернутые бабкины кувшинчики и жбаны, всегда пахнущие молоком. Ветер швырнул в кого-то яблоком, но промахнулся, а юродивые сидели за столиком в обнимку, в полной безопасности.

Хозяйка окликнула их из окна: сюда, сюда. Она уже ждала, ей позвонили из гостиницы: двое… в одну комнату… культурные люди. Хозяйка была женщиной средних лет, круглолицая, сероглазая; она показала комнату, умывальник, шкаф с вешалками-плечиками, поставила на стол графин с водой, что-то шепнула Калинке на ухо и пояснила жестом. Ей хотелось, чтобы гостям было удобно. Когда Калинка вышла из комнаты, сказала: у вас очень милая и красивая жена. Постелила постель, предусмотрительно погасила свет — занавески были прозрачными, а окна выходили на улицу; пожелала спокойной ночи. Выходя, вздохнула. И кто знает, что было в этом глубоком женском вздохе?

В постели при погашенном свете мать рассказывала Тане на сон сказку:

— …шли они темным лесом, шли, шли и никак не могли выйти на дорогу, а за ними гнался страшный дракон. И вдруг в лесу на большой поляне увидели хрустальный дворец.

Мать вздохнула и умолкла. И кто знает, что было в этом глубоком женском вздохе?

— Мама, а дальше что? — торопила дочка.

— Спи, Таня.

Она уже давно пересказала дочери все известные ей сказки и теперь их просто придумывала и поэтому запнулась — не знала, что рассказывать дальше.

Под окном бродил сон — маленький детский сон с аккуратно подстриженной челкой, с голубыми глазами — это дочкин. А материнский сон запаздывал, и не одна еще бессонная ночь ждала ее. Она продолжала сказку:

— Дворец был красивый, из хрусталя, с большими-большими окнами, сквозь которые виднелись малахитовые горы. Закрой глазки, Танюша, вот так…

Постель пахла соломой, подушки — солнцем, потому что оно в послеобеденное время вошло в комнату и долго гостило на кровати. Свет от уличных фонарей казался лунным, и вся комната, казалось, была залита лунным светом из сказки… Сняла с себя платье, повесила его на спинку стула. Кто-то прошел по тротуару под раскрытым окном, и она попросила: закрой, чтобы нас ничто в эту ночь не беспокоило. Повынимала из волос заколки, сложила их на тумбочке. На половине хозяев кто-то ступал босыми ногами по полу, а она стояла возле кровати в короткой рубашке… Ее обнаженные руки и плечи казались вылепленными из белого мрамора… Увидев, что он пристально смотрит на нее, она прикрыла ладонями грудь и сказала: «Тебе бы отвернуться…»

— Мама, а потом что? — спрашивала Таня, поглаживая лицо матери.

— Они все легли спать, все были очень усталыми, а страшный дракон летал над дворцом, но внутрь попасть не мог, потому что этот дворец был волшебным. Дракон выжидал, когда они выйдут, подстерегал их…

Она лежала вверх лицом, подложив руку под голову, лежала на покрывале, закрыв глаза, проникавший в комнату свет от уличного фонаря придавал ее телу какой-то неестественный цвет. Он быстро снял пиджак, сорочку и остался в белой майке. Стоял над своей любимой и боялся, что перед ним всего лишь прекрасное видение и стоит ему сделать один шаг, как все сразу исчезнет. А за окном тосковал сок, один большой сон на двоих, сон, берегущий семейное счастье.

— Мама, а дальше что было?

— Спи, Танюша, детям пора спать.

Она промурлыкала что-то сонной кошкой, подвинулась на край кровати, освобождая для него место, а он не ложился, он смотрел на нее. В голубых сумерках четко вырисовывалась женская фигура… Она пошарила рукой возле себя и прошептала: «Иди ко мне».

— Мама, ну доскажи сказочку.