Юрий Мейгеш - Жизнь — минуты, годы...

— Так… Спасибо.

— Просила передать — завтра в десять, на старом месте.

— До завтра неимоверно далеко.

— Да что вы? Скоро уже рассветать начнет, не надо впадать в отчаяние.

— Разумеется, надо быть сильным, слабые люди умирают еще до своей физической смерти. Садитесь, мы с вами славно выпьем, это отличное красное вино.

— Я с удовольствием посидел бы с вами, но — отец… знаете, он никогда ничем не болел. Мы сейчас живем с ним вдвоем… Жизнь клюет человека, как ворона кость: по кусочку, по кусочку, а там глядишь, и ничего не останется — дочиста обклюет.

— Выпьем?

— Она, ваша Калинка, очень обрадовалась, когда я позвонил. Пейте и вы, это вкусное вино, я специально для вас приберег. Мой старик, бедняга, в молодости много пил, а я так думаю, что это очень вредит здоровью. Я, знаете ли, оберегаю себя… Только с хорошими людьми. Мужчина должен иметь силу воли, должен быть принципиальным.

— Обязательно…

— Мой старик, бедняга, тоже человек твердых принципов. Он как сказал матери, что другую в дом не приведет, так и не привел. А ведь был тогда молодым и крепким, когда мама умерла. Я за ним, правда, не следил, куда и к кому он захаживал, что делал, — это, знаете, его личное дело. Но думаю, что самое главное в жизни — чтобы человек не сломал своего слова…

— Это верно…

— У меня тоже когда-то была красивая девушка, но старик не разрешил. Я всегда был ему послушен. Мы с этой девушкой, бывало, целыми вечерами просиживали на скамейке за домом, целовались, а старик сказал: «Нет, сын, это все глупости!» Я так и остался холостым.

— И сделали большую глупость.

— Но, понимаете, я человек твердых принципов, весь в отца пошел, я ему никогда ни в чем не перечил. Одна из заповедей гласит: чти отца и матерь свою…

— А я вам скажу прямо: вы по-настоящему не любили. Это такое чувство, что охватывает всего человека и на части не делится — не мелкая монета: вот тебе, отец, возьми пару монет, а кое-что я себе оставлю.

— Я человек с твердыми принципами, я себе сказал…

— Вы себе сказали, — перебил его Василий Петрович, — буду жить жизнью животного.

— Вы меня обижаете, — сказал, нахмурясь, официант. — У вас сегодня какая-то неприятность?

— Глупости. Мне сегодня вынесли благодарность и выдали денежную премию.

— О-о-о! Тогда понятно, — с деланным восхищением проговорил официант. — А я никак не мог понять, с чего это вы так много пьете. Не помню, чтобы вы когда-нибудь так много пили. Правда, по такому случаю можно себе разрешить побольше обычного, жаль только, что она не придет. Она золотая женщина, одевается со вкусом, модно.

— Да, золотая — это не то слово, — проговорил задумчиво Шестич, однако насторожился, уловив какую-то фальшь или иронию в словах официанта, и в глазах у него появились недобрые искорки.

— Мне мой старик всегда говорил: хочешь жениться, подумай, сможешь ли жену в шелка одеть, потому что съеденное никто не видит, а одежда видна каждому. Для себя человек может по-разному, а вот для людей, для людской молвы…

— Гм… — произнес Шестич и подумал: обывательщина.

— Возьмите Волошина, как он живет со своей… Не знаете? Такой низкорослый, из коммунального отдела… Так вот они дома дерутся, как цыгане, а люди им завидуют… Ого, мне уже пора, ведь старик дома один, неизвестно, что вытворять станет.

— Уши протрубил своим стариком. Ты лучше посоветуй мне, подскажи, что мне делать, как быть?.. Ребенок держит… Привычка… Ну, не знаю, что еще. Жалость.

— Да вы что, в самом деле серьезно?

— Я не могу дальше так жить.

— Вас все считают порядочным человеком, здесь как-то даже Емельян Викторович говорил о вас…

— Да, но я ее люблю, люблю! Вы об этом знаете?

— Мужчина должен иметь твердые принципы: если уж женился, то не ползи, как рак, назад. Люди есть люди, святых нету, но…

— Ах, вот вы как?

— Можете мне поверить, я это дело хорошо изучил. А вы как думали? Кто из нас в гречку не скакал?! Но семья есть семья. Я человек твердых принципов и скажу вам прямо: вы нечестный человек.

— Вы пьяны! Оставьте меня.

— Как хотите, но вы знаете, что до сих пор о вас я был самого лучшего мнения, высоко вас ставил.

Ветер время от времени швырял яблоками, но они ни в кого не попадали, тогда он со злостью сильным порывом встряхнул ветви всех деревьев сразу, и яблоки посыпались градом, гулко ударяясь о землю. А Василий Петрович сидел за столиком один и допивал красное вино. После всего того, что он сегодня пережил, и после выпитого вина им овладело чувство какого-то безразличия, и вместе с тем в нем поднималась и выходила наружу дерзость, более податливым начинал казаться окружающий его мир, с которым теперь можно было быть запанибрата.

Здорово, старина, дай лапу! Ого, я вижу, ты успел набраться до чертиков. Завидуешь? И для тебя осталось, садись. С пьянчугой мне бы не очень хотелось сидеть за одним столом. Не дразни, слышишь, не дразни, не то искусаю всего — гар-р-рр… О, да это же прекрасно! Ну-ка, еще разок. Гар-рр-р-р… Великолепно, только не сбивайся на фальцет. Низкий тон солиднее, никогда не забывай о своем достоинстве. Ну, еще разок, последний. Р-р-р-р… Вот за это, брат, я с тобой могу и выпить.

Упавшее на столик яблоко подскочило, как теннисный мячик, и ударилось о пустую бутылку. До утра было еще далеко, но край небосклона уже чуть тронула прозелень. За соседним столиком дремали, обнявшись, Пирика и Мишка. Василий Петрович, силясь вырваться из состояния ужасающего одиночества, вызывавшего желание кричать на весь мир, уронил голову на стол и тоже попытался заснуть.

Ночь оставила измятую постель, обшарпанные стены, старый шкаф, серое махровое полотенце и алюминиевый тазик с вмятиной. Ничего не оставила от сказочного хрустального дворца. Во все щели помещения вползал непредвиденный прозаический день, будничный день. Она надела на себя его серый джемпер и сразу показалась в нем пополневшей. Серый цвет ей очень шел. В том, что она без разрешения взяла его джемпер и что выглядела пополневшей, утомленной, было что-то трогательно-семейное, радовавшее их обоих.

С хозяйкой не попрощались, чувствовали себя как-то неловко, тихо прикрыли дверь и торопливо прошли под окнами. На автобусной станции их встретило только что взошедшее белое солнце, горы тоже были белыми от солнца. В автобусе сели на разные места — так надо было начинать день… А так ли?.. Им сейчас как-то трудно было поверить в то, что был вчерашний день с дождем и солнцем и что была короткая летняя ночь.

— Ты запомнила адрес?

— Воссоединения, двадцать один.

— Сегодня среда, двадцать первое число.

— Сегодня — наш день.

Навстречу автобусу проплывали росистые поля и черепичные кровли селений, бежавшая вдоль дороги река не журчала, а деревья стояли согнутыми в одну сторону, по течению реки, и были еще чуть-чуть хмельными от ночного сна.