Нинель Громыко - Комсомольский комитет

— Чудно, — задумчиво и смеясь, сказала Лена Чиркову. — Я про себя. Человек по образованию учитель, по профессии комсомольский работник, а мечтает чуть ли не об отшельнической жизни на каком-нибудь лесном кордоне.

— Значит, Леночка, такая жизнь тебе больше нравится… — мягко сказал Чирков.

— Больше нравится! — воскликнула Лена, полушутя махая пальчиком, но в голосе ее, зазвучавшем трогательно и упрямо, послышалось возмущение: ну, почему Борис ее не понимает? — Нет, я жизнь на кордоне представляю только такой, чтобы иметь транспорт и часто бывать в городе, в театре и среди друзей. Ты знаешь, мне даже как-то страшно представить, что когда-нибудь пройдут годы, я уже не буду работать в комсомоле… Хоть и столько огорчений у нас!

— Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, Леночка, — с упреком сказал Борис Исмаилович. Он крепко взял ее за локоть и посмотрел в лицо — глаза его были черные, жгучие, большие, немного влажные и с прищуром. Бабушка Чирковых была узбечка, и, должно быть, от нее у Бориса сохранились крупные, но очень приятные черты скуластого, округленного лица и южная обаятельная улыбка.

Сели в баркас. Лена устроилась на корме. Баркас покачивался. Свежий ласковый ветерок доносился откуда-то из-за тальника, словно прогоняя летнюю жару. На реке было так прохладно, и на душе у Лены было так хорошо, на редкость спокойно, что Лена задумалась, глядя на зеленую, покрытую рябью воду, и казалось ей, что она видит таинственную жизнь реки.

Вдруг холодные капли воды посыпались Лене в лицо. Борис, ударяя веслом по воде и смеясь, поднял целый каскад брызг.

— Перестань, Борис. Ну… Ну, не надо, Боря, Борис! Вот видишь, что ты мне сделал, — с шутливой обидой говорила Лена, отряхиваясь. — Ну, неужели тебе хочется делать мне неприятность?

— Не задумывайся, моя девочка! — ласково-поучительно сказал Борис, и Лена невольно улыбнулась ему.

Чирков прыгнул первый на берег, подтянул баркас и подал Лене руку. А когда Лена очутилась на берегу, Борис ее обнял и поцеловал.

Лена сопротивлялась сначала слабо, потом все упорней. Наконец она, упершись в грудь Чиркова, оттолкнула его и снова прыгнула в баркас.

Обратной дорогой Чирков стал говорить Лене, что она порядочный человек, честная девушка, он рад, он всегда такою представлял ее себе. Открытыми глазами посмотрел Борис на нее.

— Не сердись, Лена! — и Лене приятно было, когда Борис осторожно обнял ее за талию.

Разве виноват человек, если на двадцать третьем году одинокой жизни ему так хочется тепла и ласки и большой дружеской опоры? Лене казалось, что такую опору она, как ни в ком, нашла в Борисе. И она всем сердцем тянулась к нему. Он умный, обаятельный, серьезнее и значительнее всех ее друзей. «Люблю ли я Бориса? — задавала Лена себе вопрос. — Не знаю… Да и к чему думать об этом? Если не знаю — значит, нет! Конечно, с ним интересно…» Только Борис бывал с нею очень часто все-таки как чужой. И Лене иногда начинало казаться, что она сама виновата в этом, это она сухой, холодный человек. Но, убеждая себя так, Лена не могла заставить себя быть с Борисом иной, что-то ее сдерживало.

После прогулки на Иню, вечером в понедельник, Лена зашла в горком партии.

— Ты что в субботу делаешь, Леночка? — спросил Чирков.

— С утра должна быть в организациях, — выражение лица Лены сказало: «Мне очень хотелось бы, чтобы мы вместе были в организациях». И уже совсем как виноватая, опустив глаза, Лена добавила: — А вечером в Калязино поеду, к Дине…

Чирков хотел, чтобы Лена в субботу пришла в партбиблиотеку, там будет интересная лекция.

— Я давно не была у Дины.

— Я тебя очень прошу, — делая ударение на слове «очень», тихим, даже дрогнувшим, как показалось Лене, голосом попросил Борис. — А сейчас, можно, я тебя провожу?

— Конечно, можно!

На город опускалась ночь. Они пересекли неширокую городскую площадь, освещенную фонарями. Лена жила недалеко от центра.

— Спит уже хозяйка, — сказала Лена, когда они подошли к дому. — Спасибо, Боря, что проводил.

Чирков спросил, правда ли, что у Лены отдельная комната?

— Даже ключ отдельный, — засмеялась Лена.

— Ну, так покажи хоть, как живешь? Сейчас ведь еще не поздно? — Чирков посмотрел на ручные часы со светящимся циферблатом. — Десять только.

Лене не хотелось обидеть Бориса отказом. Да и самой… самой не хотелось расставаться с ним.

Дома Лена зажгла свет. В ее маленькой комнатке нехитрая обстановка: кровать, застеленная рыжим шерстяным одеялом, белые занавески на окнах с узорами «ришелье» да покрытый цветастой клеенкой стол; на одном конце его стопками лежали книги, на другом — стояла невымытая посуда. Лена сегодня утром убежала, не успев прибрать. На спинке кровати так и остались сохнуть два маленьких, словно детских, носочка. Лена смутилась, извинилась и торопливо стала наводить порядок.

— Ужинать будешь? — просто спросила она Бориса.

— Нет… Нет! Спасибо! — нетерпеливо и решительно отказался Борис.

Лена обернулась и увидела, что Борис, еще придерживая рукой фотографии, которые он нашел на столе и начал было рассматривать, как-то особенно улыбаясь, смотрит на Лену. Лене очень не хотелось никуда идти. Но она все-таки сбегала на кухню и принесла тарелки; тогда Борис взял ее за руку.

Лена, остановившись возле Бориса, почувствовала себя совершенно девочкой и опять засмеялась.

Чирков вдруг обнял Лену и крепко поцеловал ее. И девушка ответила на поцелуй Бориса. Горячими ладонями она сжала его голову, зарыла руки в шелковистых курчавых волосах. Счастливо говорила:

— Я так привязалась к тебе, так… Боря! Поцелуй меня за это! Ты для меня сейчас самый близкий человек в городе, самый…

— И ты мне нужна, нужна, понимаешь? — сказал Борис.

Борис коротко и ласково поцеловал Лену еще раз. А потом… Она сначала не могла ничего понять. Щелкнул выключатель. Лена никогда не слышала, чтобы так громко щелкали выключателем. И… ей очень трудно было вырваться. Лена размахнулась и изо всех сил ударила Бориса. Разве секунду назад она смогла бы представить, что сможет это сделать?

Через минуту снова горело электричество, и Чирков надевал пальто. Он смотрел на Лену спокойно, как ни в чем не бывало, со свойственной ему любезностью извинился «за беспокойство», причиненное посещением, но стал сух и официален, каким бывал с провинившимися активистами. И Лене стало страшно этой официальности.

— Тебе больно? — спросила она, уже страшась другого: вдруг Борис уйдет, вдруг так… порвется все хорошее между ними.

— Нет, ничего, — спокойно сказал Чирков.

— Я провожу тебя, — сказала Лена, торопливо одеваясь.

Чирков промолчал. Но на улице он взял ее под руку.

— Боря, Боря, — с грустью сказала Лена.