Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

— Что вы, гражданочка, первый день на Севере? Может, через час разгонит это молоко, а может — и через трое суток.

«Первый день на Севере!» — повторила она в сердцах. Она-то не хуже его знала, как бывает на Севере. Но что же делать?

— Алеша! — крикнула она старшине катера, который только что вышел из кают-компании. — Там ведь Леночка осталась одна.

— Ничего, Ирина Павловна, подождем малость, — может, разгонит.

Прошел час, второй, третий, а туман все не рассеивался. Он стоял густой, сизый, непроницаемый, и нужен был хороший северный ветер, который сдвинул бы его с места. Но ветра, как назло, не было. Воздух был теплый, плотный, почти неподвижный.

Леночка спала до семи часов вечера, а когда проснулась, — заплакала. Горохов дал ей радужного попугая; и, пока Леночка играла, Александр Петрович разогревал на примусе манную кашу. Скормил Леночке полное блюдце каши, дал запить сладким чаем и снова положил в кроватку. Вдруг она отбросила попугая и залилась такими слезами, что Горохову пришлось взять ее на руки. Он ходил с ней из угла в угол, напевал глуховатым баском разные песни, какие приходили на память, — от лермонтовской казачьей колыбельной до арии Ленского: «Куда, куда вы удалились», но Леночка продолжала плакать. Только в одиннадцатом часу, вдоволь наплакавшись, она успокоилась. Горохов уложил ее, укрыл пушистым одеяльцем и погасил верхний свет.

Он вышел глянуть на море.

— Да, картина мрачноватая, — подумал он вслух. — Представляю, что там творится с Ириной Павловной.

Утром горными тропами с участка вернулся Ирганцев. Он был крайне удивлен, застав Леночку на руках у Горохова, а когда Александр Петрович рассказал ему, в чем дело, побежал к радисту, велел ему срочно связаться с пароходом «Манерон» и сообщить Ирине Павловне, что дома все в порядке.

Когда она на третьи сутки вернулась из «универмага», Леночка, успевшая за это время привыкнуть к Горохову, не сразу потянулась к матери. И по этому поводу в доме Ирганцевых потом долго шутили.

Мы еще сидели за чаем, когда вдруг с шумом распахнулась дверь и вбежала Леночка.

— Товарищи офицеры, мой папка приехал!

Капитан Ирганцев, бодрый, подтянутый, вошел в комнату, поцеловал жену, поздоровался с Гороховым и со мной.

— Ну что ж, — сказал Александр Петрович, поднимая бокал с шампанским, — первый тост за виновницу торжества — Леночку.

Леночка, как это делали воины заставы, стала по стойке «смирно»:

— Служу Советскому Союзу! Так, папка?

— Конечно, золотко мое! — ответил Ирганцев, целуя ее.

К раскрытому окну с большим букетом магнолий подошел Громов.

— Это вам, Ирина Павловна, от наших ребят.

— Спасибо, Коля, заходи!

— Не могу, Ирина Павловна: заступаю на дежурство.

К Громову побежала Леночка. Через две минуты она вернулась:

— Конфетки забыла!

За окном уже вовсю грохотал океанский прилив.

На пассажирском теплоходе «Василий Поярков», идущем из Хабаровска в Николаевск-на-Амуре, встретились два врача: Татьяна Тимофеевна Котова, полная седая женщина в роговых очках, и рыжеволосая девушка Лида Шарова, только этим летом окончившая мединститут и получившая назначение в один из северных районов Дальнего Востока.

Котова сразу приметила скучающую, грустную Лиду. Узнав, что она едет в места, куда, по слухам, «сто дней скачи — не доскачешь», принялась ободрять девушку.

— Что же ты нос повесила? — упрекнула ее Татьяна Тимофеевна. — Погляди только, какая тут у нас кругом красота. Ведь уже сентябрь, а на берегах все еще зеленым-зелено́. Где еще такое увидишь?..

Шарова виновато улыбнулась.

— Вы уже здесь старожилы, всё знаете, а я ведь в первый раз пускаюсь в такую далекую дорогу.

— Верно, что старожилы, — сказала Котова, — однако не сразу ими сделались. Ровно тридцать лет назад вот так же, как ты, ходила я по палубе морского парохода, не ведая, какая мне будет уготовлена судьба. Пароход шел на Камчатку, — это подальше твоего Чумикана, — шел семь или восемь суток, теперь уж точно не помню. Хотя был июль, самая, как у нас тут говорят, «макушка лета», но так бушевало море, что всю душу вытряхивало. «Вот, — думала, — занесло меня к самому черту на рога. Лучше бы я в Архангельск согласилась поехать. Так нет же, гордячкой была!» В то время молодежь только и бредила Дальним Востоком. Ребята ехали Комсомольск строить. Девушки, по призыву жены командира Красной Армии — Валентины Хетагуровой, тоже в далекий край целыми эшелонами уезжали. Между прочим, жаль, что нынче дети наши, став взрослыми людьми, мало о тех годах знают. Ах, Лидочка, какие это были захватывающие годы — тридцатые! Короче говоря, на восьмые сутки прибыла я в Петропавловск. Сошла утром с парохода, с чемоданом и сеткой, и прямо в облздрав представляться отправилась. Дали мне на выбор несколько мест, где требовались врачи. А я сижу и думаю: «Куда бы ни ехать, лишь бы поскорей свой уголок найти». Так я попала в далекое стойбище к оленеводам.

В тундре я и нашла свое место в жизни. Все было, Лидочка, все — и счастье, и горе. Там через три года вышла замуж. Незадолго до войны родился у нас сын, Борька, нынче уже Борис Афанасьевич, горный техник. А в войну потеряла мужа. Когда овдовела, долго мучилась — как быть: уехать ли, как у нас говорят, на материк к родным или остаться на месте? А эвены, узнав, что «Танька-дохтур», — так они ласково меня называли, — собирается их покинуть, пришли в дом, расселись на полу, задымили своими трубками и давай просить, чтобы не уезжала. «Без тебя, Танька-дохтур, погибнем, наверно, — говорит бригадир Индогин. — Оставайся, скажи, что нужно тебе, — наш брат эвен все сделает». Подумала-подумала, и решила остаться. Ведь в стойбище, среди этих добрых людей, началась моя самостоятельная жизнь. Здесь я врачом стала. Конечно, трудновато пришлось на первых порах. Ведь в то время эвены больше шаману верили, чем доктору.

— Как же вы, Татьяна Тимофеевна, нынче с Камчатки на Амур попали? — спросила Шарова.

Котова рассмеялась.

— А очень просто. Из Петропавловска в Хабаровск на ТУ-104 летела ровно три часа. А теперь еду к сыну Борису на остров Чкалов. Я ведь еще своей внучки не видела. А Таньке уже второй годик пошел.

— Значит, вы все еще на Севере живете?

— Конечно, там ведь мой родной дом.

— А я подумала, — вы уже на пенсии...

— Не спешу. Пока позволяют силы, работаю. Если все старые врачи начнут свои посты покидать, что же получится?..