Альберт Усольцев - Светлые поляны

— Улочку дай, Катя, но не более. И смотри, чтобы руки у всех были чистые — насадят масляных пятен, потом не отчистишь. И фасон «Победки» держи!

Впервые удивилась ответу председателя Катерина: вроде бы как пожалел легковушечки для мальцов, хотя прямо и не отказал. Не случалось раньше такого с головой. Полуторка была куплена — полдня катались. На ЗИСе тоже… А тут скупое «…улочку дай, не более».

Прокатила Катерина ребятню по деревенской улице, даже за околицу не выехала: помнила наказ. И не всем досталось посидеть на мягких машинных диванчиках. Кто побойчее, тот и успел занять место. Тихоням сказала: «В следующий раз. На пленум нужно Макара Дмитриевича везти в район». Серьезное слово «пленум» сразу отвело все вопросы. Только высадила мальцов, председатель тут как тут с этим серьезным словом: «В центр, Катерина Максимовна, на пленум!»

Пожалуй, и назвал Макар Блин Катерину по отчеству впервые и в первый раз соврал — не на пленум он ехал, а в районный сельмаг, — туда, тоже впервые после войны, завезли велюровые шляпы. До этого Макар Дмитриевич и не знал других головных уборов, кроме офицерской фуражки весной, летом и осенью и подбитого собачьим мехом кожаного треуха зимой, в стужу.

Став в районе третьим человеком, раскатывавшим на легковушке, Блин как-то приосанился, голос, прежде добродушный, мягковатый, налился тяжелым свинцом, и движения рук, обычно суетливые, стали размеренными; порой и в «кабинете», за столом, сидел точно мраморный, не снимая новой велюровой шляпы, и, что больше всего поразило черемховцев, завел себе кожаный пузатый портфель, очень похожий на портфель председателя райисполкома, хотя раньше, до получения «Победы», все умещал в крохотной планшетке, которую, как пистолет в кобуре, носил на правом боку и в важном споре хватался за нее так, словно там и на самом деле был запрятан револьвер и с его помощью хотел председатель рассчитаться с неуступчивым спорщиком, — в планшетке лежал лишь блокнот с иностранными закавыками да бумажки разного формата и свойства, называемые одним общим словом «накладные». Пошел в перемену и характер Макара Блина. Если раньше, тихо-мирно подъехав на Женкисте в райцентр, оставлял его у коновязи, что была устроена против базара, то сейчас непременно просил Катерину «пылить» по главной улице, «с ветерком пылить»! Если раньше пешком бегал по разным учреждениям, то нынче приказывал останавливаться «под самой вывеской» и ждать его, а потом, непременно на машине, передвигаться к другому нужному присутствию, хотя оно и располагалось от первого на расстоянии десяти шагов. Знакомым председателям небрежно бросал: «Ну что, ребята, могу по пути подбросить — задний диванчик свободен». Садился только на первое сиденье, по правую руку от шофера. Катерина, способствуя «созданию авторитета», говорила несмышленому колхознику-попутчику, решившему было устроиться на переднее место: «Здесь сам сидит». И все скоро уяснили, что первый диванчик нельзя занимать, если даже он свободен: тут место самого! Оттого и головой его в Черемховке называли все реже и реже. Больше — Сам! Макар Блин воспринял это «сам» как должное.

Но вдруг Катерина, неожиданно для себя, подметила: легковушка как-то отделила председателя от колхозников. Раньше, бывало, идет мимо, видит, курят мужики, ждут наряда, присядет, махорки попробует, своим самосадом угостит, а со старушками, что заседают на лавочках, непременно остановится, поговорит, расспросит о житье-бытье; а сейчас мелькнет на «Победе», пылью обдаст и даже головой не кивнет. Да если и выйдет из машины, смотрит на людей и не видит, в пространство куда-то смотрит. Раньше даже с некоторыми мальцами за ручку здоровался, а сейчас и бригадиру не подает, словно боится мозоль нажить. Как-то завела Катерина разговор о яслях, а он и слышать не хочет. Более того, четыре срубленных ряда сняли с фундамента и увезли на столбы — тянули электричество к колхозному огороду. Сам фундамент тракторным скребком заровняли черноземом, чтобы приезжему начальству глаза не мозолил.

— Как это понимать? — спросила Катерина.

— А так, обойдетесь… Выкрутитесь и без яслей. Ты сама пример подала — ребенок малый, а работаешь ненормированным рабочим днем и в общественной жизни участвуешь.

— Я — не пример. У меня под рукой машина, надо покормить малышку — мигом, и дома. Да и маму из центра привезла… Хоть старенькая, а куда деваться… Так не у всех матери есть, чтоб ребятенка можно было оставить…

— Ну нет, Катерина, средств на ясли, хоть убей!

— Надо искать. Что за дело — колхоз без яслей?

— Искать… Разве кирпич или строевой лес кто теряет?

— Все равно надо искать, Макар Дмитрич!

— Искать, искать… Вот имя ищу твоему нулевику, а не могу напасть на ладное… Аристарх? Тарушко… Не пойдет?

— Не пойдет — двоеданское, староверское, значит. А мы — мирские!

Деревенские бабы, имеющие малых детей, одолели Катерину: «Хоть бы ты, Катя, с председателем побеседовала насчет яслей. Дома просидишь лето из-за ребенка, зимой, как волк, будешь щелкать зубами. С нами и не останавливается для такого разговору… Пролетит на легковушке, ни здравствуй, ни прощай… А в «кабинет» его, сама знаешь, теперь просто так не войдешь!»

Став «третьим» в районе, Макар Блин решил, что должен иметь и настоящий кабинет. А потому плотницкая бригада целых три дня сооружала в правлении перегородку. Кабинет, оно, может, и на самом деле хорошо. Все-таки не мешают щелкотней счетоводы. Приезжий сразу видит табличку «Председатель к-за «Страна Советов» тов. М. Д. БЛИН». Но ведь и зайти запросто сейчас к голове стало невозможно. Поговорить бы о тех же яслях. Так нет, под фамилией тоненько выведено краской «Без доклада не входить!». А «доклад», как разъяснял колхозникам сидевший у самой двери, на стуле, Переверть-Клейтонов, — это оповещение предварительное о сути вопроса. Сделают «доклад» Якову, тот нырнет за дверь, вынырнет и как отрежет: «Сам занят!» А когда прийти — ни слова. Вот и кукуй.

Колхозники, войдя в правление, сейчас спрашивали: «Сам у себя?»

Не раз заводила Катерина разговор о яслях, но председатель отбояривался: «Выкрутятся!» Выкрутятся — в третьем лице о своих колхозниках… И действительно «выкручивались» женщины: минимум-то никто не отменял! Поди попробуй его не выработать. Да и по нормо-выходам табличка, что висит в конюховке, ежедневно заполняется бригадиром. Попробуй напротив своей фамилии без уважительных причин получить ленточку из белых квадратиков?! А малый ребенок для деревенской женщины-колхозницы — причина неуважительная. «Выкрутятся!» — и все тут.

Думала-гадала Катерина, как подействовать на председателя. Не писать же жалобу в район, на самом-то деле! Это временно на голову затмение нашло. И бог знает отчего… Из-за легковушки, что ли, так начал важничать? Был человек, а стал ездить на «Победе» — я не я, лапша с горохом! Разговорилась как-то Катерина с бабушкой Витьки, Марфой Демьяновной. А та возьми смехом и присоветуй: «Лучше всего мужиков учить, постановив их на наше, бабье место!» — «Как постановишь, не рожать же его заставить?!» — «Рожать не рожать, а где-то около этого». — «Поясни, Марфушка, не томи — как около этого»?» — «А вот эдак: робеночек у тебя есть? Имеется! Задний диванчик в машинке слободен? Слободен! Вот и устрой на этом диванчике люльку и катай своего ремезка с собой. Я знаю, очень не любит Макар Дмитрич детского плача. И запах малого дитя не переносит. Ему, председателю-то, сразу подай такого, какого можно коню на вершну посадить да картошку распахивать послать или копны возить. А от самых крохотных он нос морщит. Вот и испытай…»