Давид Самойлов - Ранний Самойлов: Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х [litres]

Да, он был мне друг, неподкупный и кровный,
И мне доверяла дружба святая
Письма писать Пелагее Петровне.
Он их отсылал, не читая.

– Да что там читать, – говорил Семен,
Сворачивая самокрутку на ужин, –
Сам ты грамотен да умен,
Пропишешь как надо – живем, не тужим.

Семен Андреич! Алтайский пахарь!
С тобой мы полгода друг друга грели.
Семь раз в атаку ходил без страха.
И пули тебя, как святого, жалели.

Мы знали до пятнышка друг о друге,
И ты рассказывал, как о любви,
Что кони, тонкие, словно руки,
Скачут среди степной травы.

И кабы раньше про то узнать бы,
Что жизнь текла, как по лугу, ровно,
Какие бывали крестины и свадьбы,
Как в девках жила Пелагея Петровна.

Зори – красными петухами.
Ветер в болоте осоку режет.
А я молчал, что брежу стихами.
Ты б не поверил, подумал – брешет.

Ты думал, что книги пишут не люди,
Ты думал, что песни живут, как кони,
Что так оно было, так и будет,
Как в детстве думал про звон колокольный…

Семен Андреич! Алтайский пахарь!
Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?
Помнишь, как ты разорвал рубаху
И руку мне перетянул до боли!

Помнишь? Была побита пехота,
И мы были двое у пулемета.

И ты сказал, по-обычному просто,
Ленту новую заложив:
– Ступай. Ты ранен. (Вот нынче мороз-то!)
А я останусь, покуда жив.

Мой друг Семен, неподкупный и кровный!
Век не забуду наше прощанье.
Я напишу Пелагее Петровне,
Выполню клятвенное обещанье.

Девушки в золотистых косах
Споют, придя с весенней работы,
Про то, как Семен Андреич Косов
Один остался у пулемета.

И песни будут ходить, как кони,
По пышным травам, по майскому лугу.
И рощи, белые, как колокольни,
Листвою раззвонят на всю округу.

И полетят от рощи к роще,
От ветки к ветке по белу свету.
Писать те песни – простого проще
И хитрости в этом особой нету.

Кахетинским славным, старым
Наши споры начаты
За Рождественским бульваром
С наступленьем темноты.

Павка Коган! Выпьем, Павка,
Нашу молодость любя!
Офицерская заправка
Почему-то у тебя.

Ты не будешь знать про старость.
Ты на сборище любом –
Угловатый, белый парус
В нашем море голубом.

Помнишь, Павка, тамадою
Вечер в звездных угольках,
Весь как политый водою,
Весь в сирени, как в стихах.

Черный вечер, весь в сирени,
Весь сверкающий от глаз, –
Он входил в стихотворенье,
Как вино входило в нас.

Головой качаешь, Павка,
Ты не помнишь эти дни…
Офицерская заправка,
Пехотинские ремни.

Руки брошены, как плети,
Брови сведены в одну…
Погубило лихолетье
Нашу первую весну!

Но весною, после Финской,
В ожиданье новых дат
Мы бокалы с кахетинским
Поднимали за солдат.

Выпей, Павка! С разговором,
Как когда-то, как живой.
Ты не вейся, черный ворон,
Над моею головой.

Наша молодость осталась!
И на сборище любом
Ты – упрямый белый парус
В нашем море голубом.

Последний час сражалась рота.
И каждый к гибели привык.
Хорошая была работа,
Да мало виделось живых.

Стреляли изредка, с прищуром,
Оставшиеся храбрецы.
Засыпанные амбразуры
Обороняли мертвецы.

И приближалась грозно, внятно
Та неизбежная черта,
Где только – под ноги гранату
С последним лозунгом: «За Ста…!»

И вдруг, врываясь в цепь событий,
На вражеских грузовиках
Закаркал громкоговоритель
На двух враждебных языках.

Кричал обезумелый рупор,
Что нынче на исходе дня
Так неожиданно и глупо
В комету врежется Земля;

Что мрачной радиевой мощью
Ожесточенный звездный пыл
Вобьется в Землю этой ночью
И превратит планету в пыль.

«Кончайте, воины России,
Братоубийственную брань!
Вчера явившийся мессия
Над вами простирает длань.

Со всепрощеньем умирая
В астрономической пыли,
Братайтесь два передних края
Перед кончиною Земли!»

И замолкает перестрелка.
И сохнет в бочагах вода.
И только часовая стрелка
Неумолима, как всегда.

Но тут, придя в соображенье,
Героев собирает в круг.
О межпланетном положенье
Повестку ставит политрук.

Что, мол, ввиду поломки раций,
Ориентация туга,
Но я зову не поддаваться
На провокации врага…

И только лица побелели.
Цветной сигнал взлетел, как плеть…
Когда себя не пожалели,
Планету нечего жалеть!

Поэзия! не хитросплетеньем,
Не покоем, не отводом глаз –
Ты дана нам гамлетовской тенью,
Чтобы мучить слабых нас.

Не затем, что сами не доели,
Не затем, что низость лезет в честь,
Не затем, что будни надоели,
А вино в бутылках есть;

А затем, чтоб на Сенатской пушки
Разбудили дремлющий металл;
А затем, чтоб Александр Пушкин
Нам стихи о вольности читал.

Она подобна пламенному сплаву
Неповиновенья и тоски,
Где генералы, отвергая славу,
К Рылееву идут в ученики.

По-воробьиному свистнет
Синий ветер, задев за штыки.
Солнце медное виснет
Над осенним простором реки.

Холодно маршевым ротам,
Коченеет рука.
Учиняет инспекторский смотр
Командир седьмого полка.

Подполковник с деревянной ногой
Прочтет приказ.
И опять в деревянный вагон
Погружают нас.

Замелькает, ни жив и ни мертв,
Простор. А пока –
Учиняет инспекторский смотр
Командир полка.

Бьет барабан. Ветер сквозной
Доносит до барж
Выдохи медных труб – выходной
Марш.

Идет, сжимая губы,
Подполковник с деревянной ногой
Нас сквозь медные трубы
Посылать на огонь.

Тебя узнают по моим стихам,
Тебя полюбят за мою тоску.
Я как к воде припал к твоим рукам –
Который день напиться не могу.