Давид Самойлов - Ранний Самойлов: Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х [litres]

– Да, мы на взлете. Нынче вещи
Тогда в цене, когда годны
На баррикады в Будапеште.
Мы – суть, мы гребень той волны,
Что бьет, поблескивая скупо,
Что бьет, сметая рубежи.
И тупорылым пушкам Круппа
Диктуют волю мятежи.

Но путь истории негадан.
И мы должны считаться с тем,
Что лет с полсотню будет рядом
Существованье двух систем,
Что вдруг волна найдет на камень;
Что передышка; что покой;
Что невозможно кулаками,
А нужно хлебом и строкой.

Тогда настанет мир колючий,
Настанет ясная для нас
Неправомочность революций
Вести в огонь рабочий класс.

Топча трехцветные знамена
И прославляя динамит,
Косая тень Наполеона
Опять Европу заслонит.
Ну что ж! И вы костями лягте.
Поход играют времена.
И вместо всех абстрактных тактик –
Национальная война!

Опять страна в пожаре алом,
Опять дымится черный торф.
И прославляют генералы
Бородино и Кунерсдорф [189] Кунерсдорф – деревня в Силезии, где в 1779 г. русско-австрийские войска разгромили войско Фридриха Великого. .

Слова! Да что тогда в них толку!
Слова – бессильная мазня.
Нам не трястись, держась за холку
Обезумевшего коня.

Кривой дорогой скачет время.
Его дорога непроста.
Но – крепче в седла!
Ноги в стремя! В руке железная узда!

Пусть не у всех достанет пылу.
Иных возьмет хула и бред.
Она придет – не в лоб, так с тылу,
Как конницы полночный рейд…
………………………………………
……………………………………….

Тяжелый мост в пыли заката
Над фиолетовой рекой.
Шуршит вода, как под рукой
Рукав бухарского халата.

…………………………….

Вагон летит на мост, на воздух
Ракетой с голубым хвостом.
Его двойник мелькает в звездах
Под опрокинутым мостом.

Как несгораемые кассы
Стоят вокзалов терема.
Сдвигают светлые каркасы
Полунаклонные дома.

И как гладильная доска
Шипит шоссе под утюгами.
Двумя асфальтными кругами
В потемках светится Москва.

Вдруг приближается гроза,
Жару беззвучно нагнетая.
Под ветром падает лоза,
И к небу ласточка взлетает.
А облака, прогрохотав,
По тракту катятся обозом.
И ветер, не касаясь трав,
Летит, задрав подол березам.

И вдруг – ударом кулака,
И вдруг – по шкуре барабанной
Налетом влаги ураганной
Снижающиеся облака –
Секут и хлещут – не струей –
Сплошной водой, стеной, обвалом,
И молньи тычут острие
С размаху и куда попало,
Как водяное колесо
Глухими крутит жерновами
И ледяною полосой
Бесчинствуют над головами.
Эге, гроза! ликуй и лей!
Пройдись своим разгулом синим
По одиночеству полей
И по лепечущим осинам.
Переиначивай, крои!
Мости луга кусками тверди!
Неодолимее любви
И неминуемее смерти!
………………………….
………………………….

Когда, очнувшись, семафор
Честь отдал с выправкой солдатской,
И поезд утащил в простор
Вагоны, пахнущие краской,
На затерявшемся разъезде
Мир стал предельно ощутим
В росе разбрызганных над ним
Прохладных, гаснущих созвездий.
Светало. Воздух был глубок.
Внизу – лощина, точно заводь.
Кустарник. Дальше на восток
Два облака учились плавать.
Большак. Прибрежное село
Открылось за холмом покатым.
Сиреневым и розоватым
Стал угол неба. Рассвело.
Давно знакомые места…

Ночь. Вьюга. Круговерть. Метель.
Опутан музыкой железной,
Там мост, как тяжкий конь, взлетел.
Ночь. Ночь. – И человек над бездной.
Прядут прядильные станы
Пурги. – А человек без звука.
Буран свистит стрелой из лука.
Ночь. Ночь. – И руки скрещены.

Ночь. Вспыхивает снег, как фосфор,
Дома приобретают крен.
Патруль по льду обходит остров –
Бураном заметенный Кремль…

И если бы в зенитной вспышке
Прохожим было суждено,
К той белизне слегка привыкши,
Взглянуть в высокое окно,
Там был бы виден профиль четкий.
Но нет прохожих. Снег белей
И сумрак выкован походкой
Заиндевелых патрулей.

Мне снился сон, тифозный и огромный,
Как долгий дождь, подробно, не спеша,
Как будто в целом мире от разгрома
Не уцелела ни одна душа.

И только пятна трупов вдоль обочин,
И только – крупы вымерших коней,
И только – роща голая и очень
Просторный сумрак плещется по ней.

Прошли войска по Западной Европе.
Пролязгали железные стада.
И медленно, как в сказке о потопе,
Обратно в русла схлынула вода.

И просыхают прусские долины.
И тишина объемлет шар земной.
Но где он, голубь с веткою маслины [191] Но где он, голубь, с веткою маслины? / Не жди его, новорожденный Ной… – «Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него: и Ной узнал, что вода сошла с земли» (Быт. 8:11). ,
Не жди его, новорожденный Ной!

Так холодно в Германии и пусто.
По рощам осень ходит не спеша.
Дома оглохли. И такое чувство,
Что нет души. Что вымерла душа.

А в кабаке оркестр играет танцы.
Цветные юбки кружатся в пыли.
И пьют коньяк в домах американцы,
И русские шагают патрули.

Скрежещут ставни, старые, косые,
Тревожное идет небытие…

Как хорошо, что где-то есть Россия,
Моя мечта, прибежище мое!

Помню! Синявинские высоты [193] Синявинские высоты – возвышенность у дер. Синявино в Приладожье, где шли ожесточенные бои.
Брали курсанты три раза подряд.
Еле уволокли пулеметы.
А три батальона – там и лежат.

Помню! Расстреливали перед строем
Солдатика девятнадцати лет
За то, что парнишка не был героем.
Бежал. А этого делать не след.

Помню! Мальчик простерт на талом
Снегу с простреленным животом.
Помню еще – о большом и малом,
Об очень сложном и очень простом.

И все же были такие минуты,
Когда, головой упав на мешок,
Думал, что именно так почему-то
Жить особенно хорошо.

И ясно мне все без лишних вопросов,
И правильно все и просто вокруг.
А рядом – Семен Андреевич Косов,
Алтайский пахарь, до смерти друг.