Владимир Ухли - Шургельцы

— За свиньями хорошо ухаживаете, с любовью? — спросили гости.

— В колхозе кто свиней любит?

— Сколько трудодней получаете?

— А я не знаю, сколько завфермой напишет… Кум Иван, чего не отзовешься?

Маськин открыл старую кожаную папку.

— Сейчас скажу, товарищи. Я ее не обижаю: это самая сознательная работница. Фамилия ее, значит, Малышева. Сейчас вот… В прошлом месяце тридцать один, в этом месяце двадцать восемь записать придется.

— Как это так? — Акулина прищурила серые глаза. — В прошлом месяце я больше недели в Ракове жила. А в этом постоянно здесь работаю. Откуда ты такой добрый взялся?

— Не галди-ка, организованность нужна. В прошлом месяце свиней досыта кормили. В этом месяце норму картошки снизили. Значит, другими словами говоря, дел поубавилось. Правильно или нет?

Акулина не стала разговаривать, тряхнула волосами, повернулась и ушла.

— Женщины не понимают. Им бы дармовые трудодни получать, — сказал Маськин. — Ничего, я разверну мероприятия. У меня на этот счет твердый график…

Но было не до Маськина и его разговоров. Бурундуковцы уже поняли, как живут шургельцы.

— И картошка для свиней кончается. Сами видите, соревноваться с вами — кишка тонка. Я об этом неоднократно говорил, — откровенно сказал Шихранов, когда они уже шли к правлению. — Нам сейчас позарез помощь нужна. Да ведь это и закон: помогать отстающим.

— Передовые колхозы не дойные коровы, а отстающие — не телята, чтоб молоко сосать, — сказала Пичужкина. — Я не понимаю одного — земля Шургел лучше наших земель, такой земле только поклониться в пояс — чернозем. На моей памяти вы скота держали больше, чем в Бурундуках. А теперь у вас вдвое меньше, и тот при последнем издыхании. А вы говорите о помощи. Это что, за вас все делать? А может, тут руководитель виноват?

— Вы меня оскорбляете… — начал Шихранов обиженно и по привычке даже угрожающе.

— Обижаться тут нечего. В первую очередь вы виноваты, а потом, понятно, районные работники, защищающие отсталые колхозы.

— Вернее, отстающих председателей, — уточнил Соловьев.

— По-вашему, кадры как перчатки менять нужно? Нужны условия, чтобы работать, — нападал Шихранов.

— Кто их создать должен? Испугавшись поросячьего визга, догадались уши ватой заложить. Рационализация — нечего сказать! — возмущалась Пичужкина. — Кто у вас там работает? Маськин этот. А мусор, грязь, навоз вывезти со двора не догадались. — Пичужкина махнула рукой. — Гнать таких пора в шею.

Она помолчала. Потом сказала еще взволнованней:

— Летом, когда трава до самого плетня зеленеет, вы о силосе не думали. Когда осень наступила, трава пожухла, ее днем с огнем не сыскать, тогда вы ее на силос выискиваете. Что говорить, хорошее руководство…

— Я сюда не силком пришел, мою кандидатуру райком предложил. И недостатки он же покритикует. Если нужно будет — покарает.

— И мы к вам по совету райкома пришли. Как бы то ни было — соседи, друг к другу ходить должны. Вы обещали, а так и не приехали, — сказал Камышов. — Мало только договор подписать. Нам придется рассказать в районе о том, что видели.

— Вот, оказывается, зачем вы приехали, дорогие соседи, — развел руками Шихранов. — Нас перед районом осрамить хотите.

— Да нет, помочь желаем. Да и ваш заведующий МТФ очень просил. Не так ли? — посмотрел на Ванюша Соловьев. — Одно дело райком, другое — дела соседские.

— Правильно, Яков Яковлевич. Нельзя же так, чтобы вы нам только корма давали и тому подобную милостыньку, — поддержала Шишкина. — Сергей Семенович, вот ты часто говоришь, что стыдно тебе помощи просить. Так и сельсовету не меньше стыдно, что мы с тобой плохо руководим. Бурундуковские товарищи приехали нас уму-разуму поучить. Так давайте посоветуемся спокойно.

Тут вошел Савка Мгди, сказал неверным голосом:

— Слухайте радио, беда на всю Россию.

Включили приемник. Послышался тревожный голос диктора: «Вчера, второго марта… Председатель Совета Министров СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин тяжело заболел».

В правлении стало так тихо, будто и не было тут народа. Молчали тяжело, растерянно.

— Что же теперь, как же мы? — спрашивала Пичужкина. Ей не отвечали.

Шихранов обхватил обеими руками голову.

«Снег и после масленицы вышиной с собаку навалит», — говорят у нас исстари. Хотя днем было уже тепло, по утрам и вечерам еще морозило. Днем сыро, влажно, а вечером ветер становился холодным, даже пронзительным, заносил снегом оттаявшую местами землю. Лес потемнел, четко вырисовывался на фоне ясного неба.

Хорошо ехать зимой по лесной дороге! Ветви елей, тонкие ветки осин уже сбросили снег, где-то шумят ручьи, вот-вот вырвутся из-под снега наружу.

…Три подводы спускаются с горы. На дне саней ржаная солома брошена. У некоторых гнет припасен. Нетрудно догадаться — едут за сеном.

Навстречу им — тоже сани, нагруженные сеном.

— Далеко ли едете? — спросил по-русски старик с большой бородой, остановив лошадь. — Э, да вы из Шургел, — перешел он на чувашский, — как раз нужные люди.

— Это мы, Егорыч. — Ванюш поздоровался со стариком за руку.

— Устал вас ждать на лугах… Куда, думаю, запропали мои закадычные? Ай кони-то у вас обессилели. Ну ладно, вот я вам и навстречу выехал.

В округе Тыхырьял этого старика любили все. Старые чуваши помнили еще, как он когда-то, работая на водяной мельнице у кулака, старался брать с них поменьше гарнцевый сбор, молодежь знала его потому, что на акатуях, когда бурундуковский колхоз устанавливал карусель, он всегда играл на дудке, да так, как теперь никто не играет.

Егорыч посоветовал накормить лошадей. Шургельские лошади как будто век не видали зеленого сена, накинулись, принялись есть. Лишь одна гнедая жевала еле-еле, так устала, бедняга.

Ягур шутил:

— Такое раньше барские лошади только ели, что жеманишься! Эх, тебя давно по акту списали, чудом уцелела…

Егорыч велел выпрячь уставшую лошадь, поставил в свои оглобли.

— Так мы и до петухов не вернемся, — путь не близкий. Что в моих санях — разделите на два воза и езжайте домой. Вон Иван Петрович говорит, что у вас и дойным коровам сена нет.

— Вон оно какое, пахучее, с ягодками, — восхищался Ягур, перетаскивая сено на дровни Стюпана. — Стюпан батькович, и ты свою силу покажи… У этого деда внучка есть, такая красивая, как вот этот цветок. — Ягур вытащил из сена голубой цветок, воткнул его в Стюпанову шапку.

— Как я буду с ней разговаривать? — удивился парнишка. — Я по-русски ни бельмеса не знаю.

— Ничего, она тебя научит, — успокоил его Ягур.

Пока Ягур и Стюпан складывали сено, Егорыч и Ванюш тихонько тронулись на Волжский остров.