Владимир Ухли - Шургельцы

— Целовала бы, обнимала бы, он бы и не ушел! — захохотала Чегесь.

— Ни масло, ни сыр твои не нужны мне. Уходи! — шумел муж.

— Не мне уходить… вот этой шлюхе! — Анна схватила Ласточку за руку, вытолкнула за дверь. — Ступай, ступай, ни стыда у тебя, ни совести.

Чегесь показала Анне язык, бросила бранное слово, хлопнула дверью.

— Напрасно ты ее гонишь, она все равно придет.

Жена тяжело вздохнула:

— Садись поешь. Я долго не задержусь. Соседку Нинуш за домом присмотреть попросила. Дочь наша у бабушки.

Еким снял очки, взял сыру.

— Родная дочь по отцу скучает. — У Анны на глазах выступили слезы. — Другие отцы с войны детям письма пишут, а ты…

— Вон там конфеты были, возьми для ребенка, — сказал Еким.

Анна нашла пакет.

— К бумаге прилипли. В сырое место не надо было класть.

— Куда положу? Чегесь, что на глаза ни попадет, все слопает. Ты ведь ее знаешь, она сластена.

Анна немного успокоилась, стала уговаривать мужа:

— Еким, людей не смеши. Другие мужчины на войне винтовку из рук не выпускают. Ее муж, может, скоро вернется. Что с тобой сделает? Дитя она бросила.

— Я что? Хоть сейчас на фронт. Сама знаешь, из-за глаз не берут. А без Чегесь я не могу. У нас с тобой такой любви не было, пора понять… Я тебе дом оставлю, на алименты охформляй.

— Никогда я в жизни ни с кем не судилась и не думаю. — Анна проглотила горечь. — Дай белье постираю, мыло принесла. Рубашка на тебе вся замаслилась. Потом уйду, ночевать не стану… Ты хоть ее стирать заставь.

— Анна, ты ведь знаешь, она не любит работать. Мы скоро хозяйку попросим, выстирает. Ты иди уж, а то далеко, проводить тебя — лошади нет. Война, пора понять…

Вот эту историю Шишкина рассказала секретарю райкома.

— А вы что ж смотрели?

— Такое ли было время, чтоб этим заниматься? Да и то сказать, добро-то какое, его и потерять — слава богу.

Ильин засмеялся:

— Пожалуй, что так.

— Вот тогда Шихранов с Трофимовым и познакомились в Урюме. Шихранов работал зампредом промартели. Рыбак рыбака видит издалека…

— Да, война проверила нас: кто оказался с червоточиной — не выдержал. Однако же продолжают жить, а вернее, гнить. И хоть бы какая польза от этого перегноя, — задумчиво сказал Ильин.

По дороге от сельсовета до правления Ильин думал о том, что нельзя оставлять Шихранова председателем, но и освободить его сейчас не так уж легко: во-первых, он числится в номенклатуре обкома, во-вторых, хлебопоставки колхоз выполнил. Шихранова поддерживает председатель райисполкома Митин, человек упорный и осторожный.

Ильин чувствовал, что час столкновения с Митиным приближается и предотвратить его он не может, да и не должен. Но его беспокоило всерьез, поддержит ли его обком, тем более накануне весеннего сева.

В правлении сидело четверо мужчин и одна женщина.

— Товарищи, это у нас не заседание, не собрание, побеседовать нужно, — заговорил Ильин. — Президиум, думаю, выбирать не будем.

Шихранов посмотрел на него исподлобья, что-то скребло у него внутри. «Хочет, чтоб меня ругали, осудили… Да получится ли? И у нас на плечах тоже не кочан капусты», — думал он, подозрительно озираясь. Но, на его счастье, в тот вечер разговор не состоялся: вбежал Стюпан, огляделся и, еле переводя дух, сбивчиво заговорил:

— В реке у Кошкинского моста возы с сеном уплывают, скорее. — И, как взрослый, сказал недовольно: — Собрание никуда не денется. Письмо я отвез в Буинск, не беспокойтесь.

Коммунисты вскочили, бросились из комнаты.

— Степан Николаевич, подождите, лошадь запряжем, пешком далеко да слякоть! — крикнул Шихранов. Но Ильин уже бежал вместе со всеми в поле, темное, как огромный погреб. Дорогу всю развезло, снег перемешало с грязью. Они подбежали к тому месту, где через реку был перекинут мост-времянка, теперь, перед паводком, разобранный. Вчера на рассвете молодых колхозников снарядили за сеном из госфондов, они давно уже должны были вернуться — и вот что случилось…

Вода в реке пенилась, клокотала. Все удивились, услышав веселые голоса возчиков.

— Одноглазка, не отставай от двухглазок! — покрикивал Ягур на лошадь. — Пора из воды вылезать, накупались. А ну, взяли!

— А ну, смотри, мой мерин, — отозвался кто-то, — если не вывезешь, сам впрягусь, как Ягуров прадед. Стыдно тебе будет!

— Не смешите, и так сил нет. — Возчики помогали лошадям, ледяная вода была им по самое брюхо.

На берегу собралось уже немало народу, прибежали конюхи, бригадиры.

Усталых коней выпрягли, к полозьям привязали веревки и потянули дружно. Так вытащили на берег все возы.

— Зато сено будет вкуснее. Не унывай, одноглазка…

— Битва без потерь не бывает. Одна моя калоша к рыбам уплыла, — махнул рукой Маркел.

Ильин достал из кармана фонарь, засветил. Возчики насквозь намокли, отряхивались, но все улыбались, всем было радостно.

— Бегите скорей домой, так заболеть можно. И по дороге не останавливайтесь… А ну, слушай мою команду: бегом! — приказал Ильин.

Ребята так и сорвались с места.

— Нам девочек симпатичных надо встретить! — крикнул на бегу Ягур.

— Ничего, один вечер поскучают. Ценить больше будут! — отозвался Ильин. — Молодцы ваши парни, — прибавил он и широко улыбнулся.

— Молодцы-то молодцы, — сказал Шурбин, — да по городам разбежались. Если бы не Ерусланов, и эти бы уехали.

Пошли обратно. Ильин с сожалением думал, что беседа с сельскими коммунистами сорвалась и не состоится, значит, его разговор с членами бюро райкома.

Он не сомневался, что весенний сев в Шургелах пройдет неудачно, а скорее всего будет сорван. МТС не могла выделить дополнительных тракторов. Лошади были истощены. Необходимо достать фураж и освободить сейчас лошадей от ежедневных работ, дать им поправиться. Но откуда взять его, фураж? Запасы в районе очень скудные. Новых фондов республиканские организации выделить не могли. Это он знал. «Один выход — перераспределить уже распределенные фонды внутри района, — решил Ильин. — А как другие колхозы? Опять у них просить… Что скажут?..»

Поздно ночью вернулся Ильин на квартиру.

И в эту ночь не шел к нему сон. Что-то слишком часто теперь у него бессонница. Так было и дома. Жена задремлет, а он тихонько встанет, подойдет к окну, откроет форточку, курит папиросу за папиросой. А бывало, что заседания кончались только к ночи.

— Раздевайся, ложись, — говорит сквозь сон жена, Агриппина Константиновна.

— Немного поработаю, Груня, ты спи.

— Да я-то засну, не беспокойся, а вот ты-то как? Так долго не протянешь. Машина и та отдыха требует…

Дождется он, когда заснет Агриппина Константиновна, проберется на кухню, плотно закроет дверь, зажжет свет и садится опять работать. На подоконнике в консервной банке соберется куча окурков — в форточку не успеет выйти табачный дым.