Виктор Баныкин - Ранняя осень

Самое же страшное произошло два года назад, в один из дней краткосрочного солдатского отпуска Клима. Тогда-то отец и затеял охоту на лося.

— Развелось их повсеместно пропасть, — говорил он, подливая сыну в стакан самогона. — Знаю одну чащобу, куда лоси соль лизать ходят. На рани завтра и отправимся. А ежели будет удача, тушу разделаем на месте и закопаем до времени в снег от лихих глаз.

…Зимнее солнце нависало над осинником, синие искры прожигали нетронутые сугробы, красавец лось стоял на бугре и терся лбом о ствол березы, стараясь избавиться от последнего рога.

В этот миг и раздался выстрел. Лось взметнул копытами и, ломая кустарник, рухнул в сугроб. Не успели еще ни отец, только что наповал уложивший матерого лося, ни сын, готовый нажать на курок, броситься к добыче, как на бугре появился человек.

— Стреляй! — приказал отец. — Иначе нам труба!

Трясущийся от страха Клим едва вскинул ружье, ничего перед собой не видя, как снова опередил его отец.

— Ба-аба! — с презрением бросил тот, не глядя на сына.

Четыре дня оставалось у Клима до конца солдатского отпуска, но отец не захотел дольше оставлять дома сына и наутро отправил его в Ульяновск в гости к Степаниде — старшей дочери.

На вокзале в Сызрани, взяв сына крепко за руку, отец сказал сурово, еле разжимая губы:

— Смотри у меня! Не распускай язык! Мы теперь с тобой одной удавкой связаны!

И, отстраняясь, щеря в улыбке большой рот, громко прибавил:

— Эко ты! Ну, и вертит. С утра вчерась солнце веселило душу, а с полдня как понесло… Добрый буран, ничего другого не скажешь!

«И зачем, слюнтяй, ты так психанул? Зачем пригрозил отцу милицией? — подумал Клим, осторожно передвигая на другое место правую ногу. — Что мне теперь делать? Домой возвращаться? Никому не желаю такой каторги! Да я и боюсь… ему ничего не стоит пришибить меня. У него, душегубца, рука не дрогнет».

Клим не слышал, как в сторожку вбежала разрумянившаяся на морозе Степа.

— Не спите, Клим? — спросила она, обдавая его нестерпимо жарким светом смеющихся глаз — что тебе омытые дождем крупные, но еще неспелые крыжовины. — У меня вам гостинец. Пеструшка моя — такая умница — первое яичко снесла!

Степа зажгла висячую лампу, протерла влажной тряпицей клеенку на столе.

«Надо бы Марго написать, да ладно, подождет. Отпишу как-нибудь на неделе, — почему-то внезапно вспомнив о письме Сидориной-Ватрушкиной, подумала она, доставая из кухонного шкафчика чайную посуду. — Что-то припозднился Серега. Али поленился еще раз тащиться на Старый кордон? Нет. Вот-вот, поди, заявится. Он своему слову всегда хозяин. Хорошо, что Клим после обеда снова заснул. Авось и помогут мои компрессы».

И она, неслышно ступая по широким, выскобленным добела половицам, понесла к столу поднос с чашками.

«Какая ж я дуреха! — корила себя Степа, готовя стол к ужину. — Сказал давеча Серега о бежавшем бандите, а у меня и мурашки по коже: «Уж не Клим ли это?» Смешно, правда? А мой «грабитель» похрапывает вон и в ус не дует. — И тотчас подумала о другом: — Днями непременно надо наведаться на кордон Черное дубье. Навестить Серегину Ниночку… До чего же славная пара! Сразу же после десятилетки поженились. Антипычу не пришлось долго уговаривать Серегу заступить в лесники на его место, хотя родители — и Серегины, и Ниночкины — настойчиво отговаривали, «Вы же не монахи, что за нужда в молодые-то ваши годы в ссылку отправляться в глушь лесную?» А они оба смеются: «Мы лес любим! Какая же это ссылка? У нас под руками приемник, телевизор. И книг целый шкаф». Милые ребята!.. Наверное, месяца через три или даже раньше Ниночка должна родить. Что бы мне «на зубок» ей подарить? Да и Зинке-чудинке… ей тоже надо готовить какой-то подарок».

И тут Степа тихо рассмеялась, вспомнив любимую поговорку Антипыча: «Сарынь на кичку!»

Поджидая Серегу, Степа включила транзистор, которым ее премировал прошлым летом директор лесхоза за посадки сосенок на месте бывшего Наподборенского бора. Передавали фортепьянные пьесы Шопена.

«Почитаю, — сказала она себе, присаживаясь к подтопку с романом «Воскресение» Льва Толстого. — От такой приятной музыки и на душе невольно светлеет».

Серега появился на Старом кордоне утром, поспев как раз к завтраку.

Вскакивая из-за стола, Степа всплеснула руками:

— Мы его к вечернему чаю ждали, а он…

— Прошу не журить шибко, — вешая рядом со Степиным ружьем свою двустволку, сказал суховато, без обычной шутливости Серега. — Закрутился, Степанида Ивановна. Зато привез вам последнюю новость: этой ночью поймали-таки бандита… того, что ранил старшину Пуговкина.

Степа с непонятной ей самой тревогой глянула на Серегу раз, другой. Он так заметно осунулся со вчерашнего дня… И тотчас с обычной своей заботливостью проговорила мягко:

— Чего же тебе, Сереженька, подать: картофельной запеканки или…

— Чаю. Только чаю, — попросил Серега, проводя расческой по волосам. Остановился у стола, возле молчавшего Клима. — Это вас Степанида Ивановна вызволила из беды?

Клим кивнул, опуская глаза и густо краснея. Через миг-другой кровь отхлынула от его лица, и оно налилось мертвенной бледностью.

Сереге показалось, что парень этот не просто стесняется незнакомого человека, а боится чего-то, словно на душе у него камень.

Когда Степа подала стакан крепкого чая, Серега сел напротив Клима.

— Нас хозяйка по забывчивости не познакомила, — сказал как можно добродушнее Серега, ощупывая Клима острым взглядом, — да это не беда. О вас я уже все знаю, а о себе скажу: лесник, как и Степанида Ивановна. Я и вашего папашу знаю. Знакомство было совсем не из приятных для него… Да, чуть не забыл: вас в Жигульцах ищут. Вчера в милицию родитель ваш звонил. Как раз в то время, когда я в отделение зашел со Старого кордона.

Рука Клима, лежавшая на краю стола, задрожала внезапно, и он поспешил опустить ее на колени.

— Кстати, как ваше самочувствие?

— Клим нынче впервые встал к столу, — сказала Степа. — Но жалуется на правую ногу: больно ступить… Пальцы синеют.

Она хотела добавить: «Уж не начинается ли заражение крови?», но вовремя сдержалась.

— Из больницы обещали прислать подводу, — Серега снова остановил на Климе свой сосредоточенный взгляд. — Между прочим, вы знаете, где находитесь? Нет?.. Что же Степанида Ивановна до сих пор не сказала? Это Старый кордон, Клим. Хозяина этого кордона Артема Ивановича Зайвина, бывшего целинника, два года назад вблизи Крестов убили браконьеры.

Теперь на Клима жалко было смотреть. Он все ниже и ниже клонил голову, вбирая в плечи тонкую кадыкастую шею.

Серега продолжал, сцепив в крепкий замок лежавшие на столе руки — большие, красивые.