Марк Еленин - Добрый деловой человек

— Глеб, ты стал занудой. Мне жаль этого Богина.

— Не нуждается он в твоей жалости.

Глеб достал из портфеля большой черный пакет, оттуда несколько фотографий, протянул их Зыбину. На одной была изображена голая степь с цепью гололобых холмов по горизонту, с юртой и верблюдом на переднем плане; на другой — то же место, балки, люди, какие-то ящики.

— Профессионально сработано, — заметил Зыбин.

— Все же снимал художник в некотором роде, — сказал Глеб, извлекая еще несколько снимков. — А ему бы фотографом быть.

— Я бы взял его. Как фамилия?

— Милешкин. Нужна ему твоя газета! Он архитектор…

На третьей фотографии улыбающиеся Базанов и Богин стояли возле «газика». Сзади были хорошо видны машины, балки и люди. Все другие фотографии оказались групповыми, мелкими — более полусотни людей лежали, сидели, стояли на земле, в кузове грузовика и даже на его кабине, вокруг центра кадра — вокруг Богина и Базанова.

— Хорош. И лицо интересное, лицо честолюбивого человека, — резюмировал Зыбин. — Деловит, интеллигентен и дело знает. Далеко пойдет.

— Ты прямо провидец, Андрей.

— Скажешь — не так?

— Так. Крут, излишне самонадеян, зато умеет мыслить масштабно, точно определяет, что является главным на сегодняшний день. Закончил институт, партшколу, работал на ряде крупных строек, на разных должностях — и все вверх по лесенке.

— Зело честолюбив?

— Да нет, пожалуй.

— Проявится, увидишь.

— Да он твоих коллег и на пушечный выстрел не подпускает и от популярности бежит.

— Пока, Глеб, пока! А встанет комбинат, пойдет город — будет чем похвастать, он во все колокола враз ударит, попомни мои слова. И все на себя примет, а остальные, как на этих фотографиях, на втором плане окажутся. Ты-то хоть за этим проследи, парторг.

— Не беспокойся. В одной упряжке мы, он это и сам говорит. Пригляделись друг к другу, видно, притерлись. Но ухо с ним надо держать востро: чужих ошибок никому не прощает.

— А своих, конечно, не имеет?

— Кто из работающих не ошибается?

— И ни разу по-серьезному вы с ним не схватывались?

— Нет, пожалуй. Но меня не покидает ощущение, что где-то мы с ним столкнемся, на чем-то схватимся, когда проявится его черта, с которой я не смогу примириться, или я сделаю нечто такое, что, как рыбная кость, станет ему поперек горла. Я же не дипломат. Это он дипломат опытный, когда требуется. Но не всегда он хочет быть дипломатом. Чаще поручает это другим. Имеет свои кадры.

— Тут твой Богин неоригинален.

К их столу подошла официантка, остановилась в выжидательной позе. Зыбин спросил:

— Горячее брать будем? Здесь хорошее мясо по-суворовски подают.

— По-суворовски? — усмехнулся Глеб. — Суворова я знаю, а вот какому мясу он название дал, и не представляю.

— И не твое это дело. Может, еще коньячку по рюмке?

— Разгулялся, брат-инфарктник?

— Не часто мы и встречаемся, брат-инфарктник. Два суворовских нам, — сказал Зыбин официантке. Помолчал и спросил Глеба: — Так и живешь бобылем?

— После гибели Аси никак не складывается у меня семейная жизнь, Андрей. Еще лет пять-шесть себе даю, потом задумал девочку взять, удочерить хотел бы.

— Мальчишка лучше: продолжатель рода в известном смысле.

— Бред это с продолжением рода! Ни плантаций, ни наследства. Хочу дочку. Чтоб звали ее Асей, и выращу ее на Асю похожей — доброю, светлою, легкою, как стриж.

— Мудро, — сказал Зыбин задумчиво. — Хотя разве мы, инфарктники, знаем, что случится завтра, а не то что через пять лет? Торопись.

— Брось, — улыбнулся Глеб. — Еще мяса по-суворовски не съел, а уже мистиком становишься.

— Да ладно, рассказывай дальше.

— Да что уж рассказывать?

— Узнаю твое «что уж». Рассказывай по порядку. Черт бы тебя побрал, молчун!

— На первых порах… весьма схематично… это выглядело так. Была выбрана площадка, заложен город, который предстояло строить одному ведомству. А это очень важно, когда одно ведомство. Когда несколько — каждое свою территорию имеет, свои клубы строит, управления, столовые, склады, ясли. Поселки возникают у каждого ведомства свой. Генплан летит к аллаху, а город разваливается на ведомственные поселки. Потом их уже никакими силами не соберешь. Мы же знали не только как будем строить, но и для кого. Основные градообразующие кадры у нас — газовщики и рабочие золотодобывающего комбината, который был к тому времени не в умах и чернильницах, но на бумаге, в чертежах и расчетах. Он должен был строиться вместе с городом, но он обгонял город. «Комплексно! Комплексно!» — кричал Богин. Это было его любимое слово. Оно стало на стройке синонимом к слову «быстро». И хозяин у нас богатый. Богатый и не скупой.

— Да, у вас богатое министерство. Но это сторона техническая. Ну а люди, человековедение, парторг? Как на этом фронте?

— Люди для меня — это город. Город как лакмусовая бумажка. Вот тут-то богинское «комплексно» и оборачивалось пустым звуком: город его мало интересовал. А ведь город моя мечта, знаешь? За город я на все готов.

— Смотри сердце не порви.

— И думать не хочу о сердце!

— И станет этот город ему памятником!

— Что может быть прекрасней — оставить по себе такую память. Только мечтать об этом…

— Опять ты закручиваешь, Глеб.

— Ничуть. Это жизнь закручивает. И одержали мы победу, Зыбин. Принципиальную. Коллегия министерства поддержала нас, дальнейшее проектирование Солнечного поручили ленинградскому институту. Ленинградцы отлично проектируют и контролируют строительство, но у них, как гири на ногах у скороходов, Госстрой и Стройбанк. Каждое даже самое малое новшество — с бою.

— Перестраховщики! — живо воскликнул Зыбин.

— Не клей ярлыков: нормальные мужики, опутанные сотнями инструкций, из которых половина давно устарела.

— Может, подстегнем к этому делу прессу?

— Ты все можешь?

— Все.

— О прессе мне и Богин говорил. Найди, мол, своего друга, он поможет. Город пора пропагандировать, опыт ленинградцев нуждается в поддержке. И им, и нам легче работать будет.

— Иначе мы и не встретились бы?

— Кто знает, если говорить правду. Вся жизнь наша — борьба и круговерть.

— Деловой ты стал шибко.

— Да пошутил, — успокоил его Глеб.

— Тогда выкладывай подробности, бизнесмен ты этакий.

Глеб принялся рассказывать и про встречу с Поповым, которую ему организовал заместитель министра Тулин и про коллегию министерства, про комиссию Милешкина и сегодняшние споры в Госстрое.

— Черт с тобой, — сказал Зыбин, когда Глеб кончил. — Пришлю к тебе в пустыню хорошего газетчика. Тут крепкий мужик нужен: Госстрой, Госплан, опять же Стройбанк, Министерство — инстанции самолюбивые. И в Питер к Попову ему придется смотаться. Сам бы взялся, да грехи не пускают, — с сожалением закончил он.