Марк Еленин - Добрый деловой человек

Глеб потянул на себя массивную дверь, и тотчас перед ним воздвиглась крупногабаритная фигура швейцара, одетого, как екатерининский вельможа. Швейцар молча закрыл проход, ожидая каких-то действий от Глеба.

— Со мной, Евгеньич, — небрежно сказал Зыбин, и крупногабаритная фигура тут же отступила, исчезла, растворилась, точно в фантастическом фильме.

В вестибюле было полным-полно народа. Все гомонили, перемещались с места на место, толпились группками, курили и смеялись, разговаривали по телефонам. Слева в холле торговали книгами и билетами на вечерние киносеансы; справа за низкими столиками сидели шахматисты с окостеневшими от раздумий лицами. Рядом гремел большеэкранный телевизор. Перед ним в удобных креслах малочисленные зрители. Каждый второй встречный раскланивался с Зыбиным, жал ему руку, некоторые обнимали, хлопали по плечу.

— Ну, популярность, — заметил Глеб. — Не ожидал.

— Издеваешься? А я, между прочим, тридцать лет в газете.

— Гордыня погубит тебя, Андрей сын Петров.

— Ладно, ладно! Идем, покажу тебе нашу хату.

Они прошли мимо кафетерия. В низких мягких креслах и на высоких, суживающихся кверху табуретках у стойки сидели в основном молодые представители журналистики; густо пахло молотым кофе; над головами недвижно висело спрессовавшееся табачное облако. Зыбин увлек Базанова вниз, в пивной бар. Здесь и яблоку негде было упасть и стоял галдеж, как возле билетных железнодорожных касс в самый разгар курортного сезона.

— Хочешь пива без очереди? — спросил Зыбин.

— Ты пьешь пиво?

— Нет.

— И я нет.

— А водку?

— Только коньяк, и то в лечебных дозах.

— Бережешь сердчишко-то, страхуешься?

— Страхуюсь: у меня и так перегрузок хватает.

— Понимаю. Не то что у вас, в столицах, думаешь? Вы, мол, только по асфальту и передвигаетесь. Презираешь? А на асфальте, между прочим, и поскользнуться проще. Ладно, идем в харчевню. Покормлю тебя, как положено, — добрей станешь.

Они прошли узким коридором мимо кухни, мимо еще одной большой стойки, за которой плавно передвигалась брюнетка с матово-оливковым лицом. За ее спиной на полках красовались бутылки с яркими наклейками, коньяки и водки в экспортном исполнении, банки с соками, блоки сигарет. Покрытая толстым стеклом полированная поверхность стойки отражала все это цветное великолепие и желтые точки цилиндрических светильников, спускавшихся на разновеликих шнурах. Под плафонами торчали три головы завсегдатаев, мешающих брюнетке работать. Однако действовала она четко, споро, привычно, не поднимая глаз.

— Как жизнь, Маша? — спросил Зыбин на ходу.

— Лучше всех, Андрей Петрович! — бойко ответила девушка. Она широко улыбнулась, и лицо ее стало сразу милым и простым.

— Ты куришь? — спросил Зыбин Глеба.

— Нет, бросил с момента нашего с тобой ташкентского расставания.

— Ну, ты мужик! Стойкий! С тебя портреты писать. Или романы! Напишешь — не поверят.

— Напиши хорошо — поверят. Но ты разве напишешь? Все собираешься!

Они сели за пустой столик в дальнем углу.

— Не мало прошло с тех пор, как мы встретились под кровлей доктора Воловика. Как он там? Видел ты его? К тебе не собирается?

— Как только построят больницу у нас в Солнечном, может быть, и переедет. Есть договоренность.

— А газета у вас не предвидится?

— А ты бы махнул?

— На годик. Поставил бы тебе это дело на высшем уровне, кадры подготовил и удрал.

— Будет город, будет и газета. Пока что мы стенгазетами и радио обходимся.

Подошла официантка. Принесла кувшин с какой-то красноватой жидкостью, на хлебнице — пышные, в муке, калачики. Спросила:

— Как всегда, Андрей Петрович?

— Нет уж, Ниночка. Сегодня я встретил друга, и мы гуляем. Так что проявляйте инициативу.

— А что тут выдумывать, — флегматично сказала официантка. — Семужка, ассорти вот мясное, салатик. И мясо по-суворовски. Мясо у нас сегодня исключительно прекрасное, Андрей Петрович. Я мигом.

— Мы не торопимся, и вы не рвитесь, Ниночка. — Зыбин посмотрел вокруг, потом на Базанова и спросил: — Ну что, пустынник, потряс я тебя нашим домом?

— Дом прекрасный: суета сует и всяческая суета… Меня другое поражает. На столе у замминистра — пусто, ни папки, ни бумажки на нем. Телефоны, телетайпы, телевизоры, машинки всякие. И субординация железная.

— Жизнь меняется, летит вперед, новое развивается. — Зыбин поднял бровь. — Вот в чем суть.

— Понятно. Революционный размах и деловитость. Помнишь, было такое понятие: русский размах — американская деловитость. Теперь мы говорим так: русский размах, русская деловитость — и это здорово! Жаль только, деловитость иногда человечность подменяет. Все такие деловые, деловые — ах! А на остальные чувства просто времени нет.

— Ты о ком-то конкретно?

— Я не люблю обобщений. — Посмеялись, и Глеб сказал: — Нарушим традицию: давай ты рассказывай, а я помолчу.

— Что уж… Я секретарь могучей газеты, повторяю. Веду более или менее размеренную жизнь. Командировки крайне редки. Ходят слухи о повышении — не скрою, и я слыхал. Вроде бы решен вопрос о новой газете.

— И ты шефом?

— Скорей всего первым замом.

— То-то, я смотрю, все тебе, точно генерал-губернатору, кланяются.

— Слаб человечек, Глебушка. И борют мя страсти мнози… Но, скажу честно, поманишь к себе на стройку — вырвусь, брошу здесь все и уеду.

— Ваше желание учтем. Ну, за встречу! — Они чокнулись, отпили по глотку коньяка. Оглядев стол, уставленный закусками, Глеб сказал: — А кормят вас отлично, братья-журналисты. После таких деликатесов языки, как я полагаю, сами собой развязываются, а?

— Хитер ты, Базанов, и я хитер. Поэтому и затащил тебя сюда. То-то! Ну, рассказывай, теперь твоя очередь.

— Дай хоть поесть минут десять спокойно.

— Быстро есть вредно, — парировал Зыбин. — Ты жуй не торопясь и рассказывай не торопясь.

— Да уж и не знаю начать с чего. Столько произошло за это время. Я и представления не имел, как сложно город строить. Их веками строили, а тут сроки сумасшедшие, да и не только в городе дело. Главное — строительство золотодобывающего комбината. Тысячи проблем — технических, производственных, человеческих, а я — геолог вчерашний, ни бельмеса во всем этом. Кинули меня в воду — и плыть не плыву, и тонуть не тону, несет меня, крутит-вертит, пока выгребать не начал. Наглотался, конечно, водички горько-соленой, но, как вы пишете, вышел из всех испытаний окрепшим и опыта кое-какого поднабрался.

— Ну а шеф твой — начальник строительства — что за человек? Как живете-работаете? Мирно? Схватываетесь?

— Пока нет. Поиски разведчиков.

— Но в чем проблемы?

— В двух словах не объяснишь. Придется танцевать от печки, ничего с тобой не поделаешь, Андрей: профессионально вытаскиваешь меня на разговор.