Марк Еленин - Добрый деловой человек

— Я зашел случайно и застрял. Толя стал знакомить меня с вашей работой, и мы увлеклись, — сказал Базанов.

Морозова кивнула и пошла к своему столу. Порывшись в ящике, достала какую-то бумагу и чертеж, положила в папку и сразу же поднялась, сказала сухо, не обращая внимания на Глеба:

— Я на школу, Анатолий Алексеевич. Вернусь часа в четыре. Если позвонит Либеровский, передайте: была у Богина, добро получено, пусть Швидко успокоится. Хоп?

— Хоп, — на узбекский манер ответил Бакулев.

Глеб вышел сразу за Морозовой и догнал ее.

— Ваша группа действительно успела сделать массу полезного, — сказал он, переводя дыхание. — Я очень доволен.

— У вас по плану работы ознакомление с группой архитектурного надзора? — Наталья Петровна умела быть злой и ироничной. — Вы меня догоняли, чтобы сообщить это? — Она не остановилась, и Глеб пошел рядом, примеряя свой широкий, неторопливый шаг к ее быстрой походке. — Я согласна: мы кое-чего добились. И даже Попов доволен. Так что зря здесь хлеб не едим.

— Несомненно, — согласился Глеб. — А теперь, если разрешите, у меня к вам вопрос личный.

— Извольте, я отвечу, — голос ее дрогнул, Морозова остановилась.

— Вы не хотите привезти сына, Наталья Петровна? Почему?

— А какое вам, в сущности, дело до моего сына?

— Если не хочется, не отвечайте.

— Как вы с Ташкентом?

— При чем тут Ташкент?

— Ни при чем… Да и у меня тут никаких тайн. В Артек получил он путевку, а в середине лета отправлять его сюда, в духоту, мы с мамой просто не решились.

— Да, — сказал он. — Акклиматизацию лучше всего начинать у нас в начале мая.

— Вот видите, а мы упустили, — сказала она и тут же добавила: — А потом и смысла нет: до конца лета и осталось-то всего ничего.

— Почему до конца лета? — не сразу понял он.

— В конце лета кончается моя командировка, Глеб Семенович.

— А, конечно, конечно…

— Больше личных вопросов нет?

— Больше нет, Наталья Петровна. Желаю вам успехов.

— Спасибо, — равнодушно сказала Морозова, поворачивая в сторону третьего микрорайона.

«Иди-ка ты к черту! — подумал, осердясь, Базанов. — Иди к черту со всей своей красотой и капризами, — и в следующий момент мысленно сказал ей, приказал: — Ну, обернись же, обернись!»

Морозова обернулась и, увидев, что он стоит и смотрит ей вслед, еще быстрее зашагала по дороге.

Вскоре в управление строительства пришли сразу две телеграммы: замминистра Тулин и архитектор Попов срочно вызывали в Москву авторитетного представителя Солнечного: в Госстрое опять «затирало». На этот раз под ударом оказался дом-трилистник, задуманный как жилье для молодоженов, в котором были лишь одно- и двухкомнатные квартиры, а внизу — кафе, домовые кухни, комбинаты бытового обслуживания и спортивные помещения.

…Весна в пустыне уже перешла в лето.

Решили, что полетит Базанов. Заодно немного отдохнет от жары.

Провожая его, Богин сказал:

— Надо подключать печать, парторг. Иначе замучают нас.

— Что ты имеешь в виду?

— Нужен материал о городе с фотографиями, в центральной газете — лучше всего. Какой-де хороший да замечательный город растет в пустыне. У тебя случаем нет в Москве знакомого журналиста?

— Вообще-то был, мы с ним в Ташкенте в одной палате лежали. Друг-инфарктник. Но где он, что — не знаю. Да и поможет ли?

— Поищи, поищи, попытай, раз летишь в столицу. — И повторил: — Иначе эти гаврики строить город нам не дадут.

И Базанов полетел в Москву.

Первая встреча в Госстрое окончилась ничем.

Каждая из заинтересованных сторон осталась при своем мнении. Госстроевцы во главе с Николаем Николаевичем, признавая успех всего сделанного ленинградцами и все несомненные достоинства проекта дома-трилистника, считали, однако, что возведение подобного сооружения в пустыне дорого, а главное, преждевременно, поскольку даже и в столицах среднеазиатских республик таких домов еще нет. Попов, Базанов и активно поддерживающий их Серафим Михайлович Тулин настаивали, убеждали цифрами, спорили до хрипоты, доказывали, как украсит четвертый микрорайон и административный центр города в целом эта запоминающаяся вертикаль, помогающая формированию эстетического облика Солнечного, как удобно и хорошо будет жить молодым людям в таком доме-общежитии, как этот новый быт поможет формированию подлинно социалистических отношений и воспитанию людей нового города.

Госстроевцы возражали: вместо трилистника за то же время и те же деньги (а может, и меньшие, поскольку ДСК не придется опять перестраиваться) следует построить три вполне пристойных типовых общежития на большее количество жильцов.

Спор затягивался. Выступающие начали повторяться. Все устали. В конце концов Николай Николаевич нашел третье решение: передать проект на авторитетную экспертизу, и с ним согласились все…

Освободившись, Базанов через справочную разыскал своего приятеля Зыбина и вечером позвонил ему домой.

— Андрей? — спросил он нарочито обыденно. — Это я, Глеб Базанов. Инфарктник. Помнишь такого? — Из трубки раздался радостный вопль, и Глеб улыбнулся. — Конечно, я из Москвы. Прекрасно устроился в гостинице. Что сказать? Нормально. Все нормально. Нет, ненадолго. Можем и сейчас. Мне приехать? Может, ты ко мне? Согласен, давай на нейтральной полосе. Дом журналистов? Знаю я Арбатскую площадь, конечно. Ну, договорились. Сейчас и поеду.

Через двадцать минут они встретились.

За два года, что прошли после их выписки из ташкентской больницы, Зыбин пополнел, лицо его округлилось, четко оформился грушевидный животик. Впрочем, Зыбин оставался Зыбиным. Расцеловав Глеба, он сказал напористо:

— Ну, давай рассказывай! — точно они расстались час назад и Глеб прервал свою исповедь на полуслове. — Как ты?

— А ты?

— Хвастать нечем. Присох к столу — ответственный секретарь. Никуда не езжу, ничего не пишу. Правлю чужую жвачку. Тоска. Зато сердчишко работает ритмично, под академическим наблюдением. А как все же твои дела, друг-инфарктник?

— Что интересует тебя в первую очередь?

— Все! — агрессивно сказал Зыбин. — Все, что произошло после больницы. Ты не ответил на письмо, сукин ты сын, лентяй несчастный!

— Давай свалим на почту!

— Ты занятой и руководящий, так?

Базанов сказал:

— Все олл райт! Я счастлив, здоров. С геологией покончено. Занимаюсь воспитанием масс на большом строительстве.

— А почему мы торчим здесь? Сколько у нас времени?

— Весь вечер.

— Тогда поедим и поговорим спокойно, а? Иди за мной.

Фасад Центрального дома журналистов напоминал богатую помещичью усадьбу начала века. Дом был несколько отодвинут от улицы. От суетного бульвара его отделяла решетка и пятачок заасфальтированного двора, на котором росли кусты и несколько деревьев.