Марк Еленин - Добрый деловой человек

Почувствовав, что очень устал, Глеб закрыл сейф, сложил дела в стол и отправился к своему вагончику на улице Первомайской…

Было темно и прохладно. Дул ветерок. Работала третья смена. Ярко горели прожекторы на башенных кранах, ревели бульдозеры, сновали автомашины. Где-то совсем рядом молотил компрессор. И, усиленный мощным динамиком, низкий женский голос монотонно повторял: «Прораб Усманов, прораб Усманов! Зайди в диспетчерскую, срочно зайди, пожалуйста, в диспетчерскую, зайди в диспетчерскую!» И полная луна, невысоко поднявшаяся над горизонтом, тоже казалась Базанову прожектором на стреле одного из башенных кранов.

Путь из управления до Первомайской улицы заметно удлинился. Глебу то и дело приходилось обходить один за другим строящиеся дома, подсобные помещения, кучи и штабели строительного материала — панелей и плит, дверей и рам, досок, кирпичей, стекол в ящиках, — склады так называемого «задела», который обязательно имели все прорабы. Да, город рос, выравнивался по всем параметрам. «Ленинградские» дома во втором микрорайоне делали Солнечный городом.

Глеб свернул на Первомайскую. Навстречу шел Яновский. Случайно или поджидал его? Они встретились. Иван Олегович, как всегда вежливо, ровным голосом поздоровался, хотел было пройти, но, видно, раздумал и остановился. Сказал неожиданно глухо:

— Разрешите, задержу вас? Хотел бы поговорить. Дело сугубо личное.

— Слушаю. Хотя мы можем и ко мне зайти поговорить.

— Я бы предпочел здесь: разговор короткий.

— Как хотите. — Глеба насторожило вступление, глухой голос: все это было несвойственно Яновскому, человеку ироничному и в достаточной мере самоуверенному.

— Вам, вероятно, известно, что я откомандирован?

— Да. И меня это удивляет. Я говорил с Морозовой.

— Я знаю ее много лет. Мы вместе кончали институт. Все годы работаем вместе. Здесь она очень изменилась. Стала нервная и раздражительная. У нас произошел весьма неприятный разговор вчера… И я решил уехать.

— А в чем причина перемены в ней?

— Не знаю.

— А почему вы говорите об этом мне?

Яновский прислонился к стене и помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Дайте мне сказать и, по возможности, не перебивайте… Наталья Петровна очень ранимый человек. Ей не повезло в личной жизни, она ушла от мужа с маленьким Антошкой после первой же семейной сцены. Наталья — кремень в таких делах. — Яновский заговорил взволнованно, торопливо, сбивчиво, в несвойственной ему манере. И как-то странно крутил головой из стороны в сторону, словно ворот рубашки душил его. — Но эта женщина при всей ее самоуверенности и независимости ранимый человек, очень, — повторил он. — Я всегда был рядом, как-то оберегал ее. — Он поймал вопрошающий взгляд Базанова и сказал: — Да, и любил ее. Без всякой надежды на взаимность, впрочем. Несколько лет назад мы объяснились — и все!

— Иван Олегович, почему вы все это говорите мне? — тихо спросил Базанов.

— Вы торопитесь? Я же просил…

— Говорите, пожалуйста, я никуда не тороплюсь. Я не понимаю — в чем дело?

— Завтра я уезжаю. Я запланировал наш разговор, но никак не мог поймать вас. Сейчас поздно, конечно… Еще две минуты. Эта вечная интеллигентская манера размазывать. Буду краток.

— Может быть, мы все же зайдем ко мне? — вновь предложил Базанов.

— Нет-нет! Два слова, и вам станет все понятно.

— Слушаю, Иван Олегович.

— Я впервые оставляю ее одну. И не в Ленинграде, а тут, на стройке. Мне казалось, что между вами установились дружеские отношения. Она всегда очень высоко отзывается о вас. — Яновский опустил голову.

— Так что же?

Яновский переступил с ноги на ногу. Качался на ветру фонарь. Пауза затягивалась.

— Она… доверяет вам… Я достаточно хорошо знаю Наташу. Она любит… И мне легко сказать вам это. — Иван Олегович облегченно вздохнул, точно решил сложнейшую задачу.

— Зря вы мне это сказали.

Известие ошеломило Базанова. Он не успел ни оценить его, ни порадоваться: решил — чепуха, мало ли что может показаться человеку, давно страдающему от безответной любви.

— У меня, конечно, нет доказательств, одни ощущения, но они меня редко обманывают.

— Может, следовало проверить ощущения, а потом затевать эту беседу?

— Презираете меня за слюнтяйский разговор?.. Поверьте, не сразу я и решился. Решиться было трудно.

— А я по-прежнему не понимаю, какую роль вы отводите мне, Иван Олегович? Чего ждете от меня, каких слов? Признаться, у меня в жизни ничего подобного не случалось. Я не знаю, как должен себя вести. А вы? Все это, по-моему, глупо, а вы умный ведь человек.

— Завтра я уезжаю. Нервы сдали, простите… Как вы относитесь к Морозовой?

— Очень хорошо.

— И не больше?

— Послушайте, Иван Олегович, так, чего доброго, вы и подписку у меня начнете требовать.

— Подписку? — не понял Яновский. — Какую? При чем тут подписка?

— Документ о том, что я обязуюсь делать и от чего буду решительно отказываться.

— Идите вы к черту! — Яновский круто повернулся, чтобы уйти, но Базанов схватил его за руку и задержал.

— Это уже лучше, Иван Олегович… Давайте считать, что сегодняшнего разговора просто не было, а? Мы с вами не встречались. А хотите, оставайтесь в Солнечном. Вы же нужны здесь не меньше, чем в Ленинграде. Разрешите, я поговорю с Морозовой?

— Нет, пожалуй, — сказал Яновский своим обычным, насмешливым тоном. — Тут в вас заговорил партийный руководитель. Не стоит, товарищ Базанов. Вы не тонкий человек. Разговор не получился, к сожалению. Я ошибся. Прощайте. — И он быстро зашагал в сторону управления.

Глеб посмотрел ему вслед и неожиданно действительно почувствовал себя виноватым в этом несостоявшемся разговоре. Уже в вагончике он пришел к выводу, что произошло это потому, что ни Яновскому, ни самому себе он не мог бы ответить на вопрос о своем отношении к Наталье Петровне. Она была красива, нравилась ему с их первой встречи, но разве он любил ее? Разве, когда они шли по Кировскому проспекту, он испытывал то, что испытывал много лет назад, когда впервые познакомился с Асей в Кара-Таше и шел с ней по солончаку? И так ли глухо билось его сердце? Так ли трепетна была его радость? То ли испытывал он, когда коснулся впервые Асиной руки, почувствовал ни с чем не сравнимый запах ее волос? Разве сопоставимы эти на всю жизнь оставшиеся ощущения, точно были они вчера, с теми, что испытал он осенним ленинградским вечером в ресторане, любуясь Натальей Петровной, восхищаясь ею, как восхищаются картиной знаменитого художника? А сама Наталья Петровна? Чем привлек ее он?

Глеб стал вспоминать их встречи и их разговоры, анализировать все, что говорила она, и все, что отвечал он, и все, что могло стоять за словами, и пришел к выводу: ошибается Яновский, они с Морозовой не были настроены на одну волну, как тогда с Асей, — Глеб знал это. Да и могло ли повториться теперь то, что было два десятилетия назад, когда он, молодой и сильный, встретил Асю, когда они полюбили друг друга и признались в этом сразу же, в первую встречу. И стали мужем и женой.