Марк Еленин - Добрый деловой человек

— Специалист по гражданскому строительству в пустынях! Старый друг! — восклицал Азизян.

— Да, вот ведь как порой бывает, — сокрушенно покачал головой Глеб. — Его через дверь попросили, но расстались мы ведь тихо, по-хорошему и крови не пролили. А он снова вернулся, в окно влез и, оказывается, крови жаждет. Ну и ну.

— Он и Морозову, беднягу, совсем замучил. Спасать ее надо!

— А чем эта комиссия, собственно, занимается?

— Все стройплощадки облазили, на ДСК чуть не три дня безвылазно просидели.

— Ну и что?

— Морозова наша посерела, замучили допросами: почему институт не берет типовых проектов, почему меняет технологию работы ДСК, во сколько это удорожит строительство? Докажи им, что мы не крокодилы и не зря государственные средства растрачиваем, с жиру не бесимся — бесполезные палаццо и сады Семирамиды, понимаешь, сооружать и не думали.

— Ну пусть, бог с ними: республиканский Госстрой! Мы же союзная стройка.

— Не скажи! Они по своей линии на союзный Госстрой запросто выходят. Морозова говорит: ох, некстати! Они институту и без того сложные отношения с Госстроем осложнят, увидите. Но она, оказывается, и полемист гибкий, и дипломат — будь здоров! Просто молодец! Не ожидал, признаться…

«Действительно, только милешкинской комиссии сейчас недоставало», — с неудовольствием подумал Глеб.

В тот же вечер Базанов встретился с Милешкиным.

Василий Васильевич явился с некоторым, небольшим, правда, опозданием. Слушал внимательно, но несколько расслабленно, как-то лениво, отвалясь на спинку кресла. Все время принимал величественные и одновременно усталые позы, чуть снисходительно улыбался, скучал, поглядывая в окно.

Да, это был тот самый и уже совсем иной Милешкин — независимый. Глеб понял: Милешкин первым делом и подчеркивает свою от Базанова независимость. И в то же время зависимость Базанова от него, от их отношений. Зависимость от того, что скажет Василий Васильевич членам комиссии и что решит эта комиссия, в которой он пользуется большим весом.

Действительно, сегодня роли Базанова и Милешкина переменились. Беспринципный человек выдавал себя за принципиального, понимал, что ему не верят, но, не стыдясь, играл свою роль до конца. И даже позволил себе обрушиться на ленинградских архитекторов, действия которых назвал «партизанским самоуправством».

— Но ведь на коллегии министерства вы сами, помнится, восхищались проектом галерейного дома? — заметил Глеб.

— Тогда это была лишь идея, — лениво парировал, улыбаясь очаровательно, как кардинал Мазарини, Василий Васильевич. — Идея в чистом виде. А как только она стала материализовываться, воплощаться в кирпич, бетон и рубли, выяснилась, как бы сказать вам помягче, ее малая состоятельность.

— Простите, но ведь проект дома уже утверждали и в Москве все инстанции. Вы что же, и им не верите?

— Проект проектом, дело делом. Тут всегда, знаете ли, ножницы, — победно и снисходительно улыбнулся архитектор. — Поэтому и мы здесь — проверить, что происходит на деле.

— И что же происходит?

— До выводов еще далеко. Комиссия работает, знакомится с состоянием дел, изучает большой комплекс вопросов.

В этот момент в партком стремительно вошел Богин. Кивнул Милешкину, сознательно не заметив трансформации, происшедшей в нем. Впрочем, Василий Васильевич тут же, на глазах Глеба стал опять чудесным образом меняться — как-то подобрался, подтянулся, стал серьезнеть, ерзать и пугаться и через миг превратился в прежнего милого Милешкина, которого они знали. Перемена произошла моментально: страх перед Богиным он, видно, так и не сумел преодолеть в себе, хотя теперь не подчинялся ему и даже никак не был связан с ним… Впрочем, и обратной трансформации Милешкина Богин тоже не заметил.

— Вот вы где, — сказал он озабоченно. — Я тебя, Базанов, ищу, а ты, оказывается, члена комиссии обрабатываешь. Это полезно. Я вот тоже с председателем вашим успел мнениями обменяться.

— И что же? — пришибленно спросил Милешкин, ерзая в кресле.

— Темнит, как любой председатель комиссии. Но где-то и восторгается: «Интересный эксперимент, интересный эксперимент!» — Богин нетерпеливо прошелся по кабинету. — Ну что у вас, Глеб Семенович, все?

— Собственно, да, — опередил с ответом Милешкин.

— Пожалуй, — согласился и Глеб.

— Тогда ты уж иди, Василий Васильевич. И учти: чтоб с выводами твоя комиссия нас не закрутила. Чтоб порядок был. А, Милешкин?

— Я постараюсь, Степан Иванович.

— Постарайся уж, постарайся по старой дружбе. Надеюсь!

Милешкин встал, попрощался и понуро пошел из кабинета. Плечи его обвисли, походка стала неуверенной.

— Нет, ты силен, Степан! — восхитился Базанов. — Как удав с кроликом: посмотрел — раз! — и начисто лишил воли.

— Тоже мне фигура Милешкин! — отмахнулся начальник строительства. — Вот вызывают меня в Москву срочно.

— Чего это?

— Ничего особенного, слава аллаху! Комплектация оборудования для обогатительных фабрик. Представителей заводов-поставщиков министр собирает. На пару дней, но лечу с Глонти. Так что тебе покомандовать придется.

— Придется, покомандую. Вот с комиссией этой морока. Они ведь со своими устоявшимися взглядами приехали, а у нас на практике совсем иные взгляды на архитектуру рождаются. Тут обязательно будут высекаться молнии, и гроза, того гляди, начнется.

Богин, довольный, засмеялся:

— Не бойся: все равно комиссию я замкнул бы на тебя. Ты этот город выдумал, давай и разбирайся, расхлебывай!

…Через день Базанов узнал: Василий Васильевич Милешкин, внезапно заболев, вынужден был срочно улететь из Солнечного…

В тот же вечер в партком позвонила Морозова.

— Глеб Семенович, — очень официально сказала она, — из нашей группы архитектурного надзора отбывает Иван Олегович Яновский. Возвращается в Ленинград.

Это была новость!

— По вашему приказу или со собственному желанию? — спросил Глеб.

— По обоюдному решению и согласию.

— И все же меня это удивляет.

— Мы невозможно надоели друг другу, поймите, — раздраженно сказала Морозова. — Я недовольна им, он привязывается ко мне. Перегрелись! Вот!.. Эх вы, человековед! — сказала она насмешливо и одновременно грустно и кинула трубку.

Наталья Петровна что-то явно недоговаривала. Что-то произошло между ней и Яновским: глупо было ехать за четыре тысячи километров из Ленинграда, чтобы работать вместе, и быть вместе, и так быстро расстаться. Но если сам Яновский сознательно пошел на это, потому что Морозова как-то изменилась?

Глеб вспомнил, что видел Наталью Петровну всего несколько дней назад. Она была, как всегда, уверенно-спокойна, рассказывала ему, что комиссия после отъезда Милешкина поутихла, что Бакулевы отпраздновали новоселье, хотели позвать и его, но он, как нарочно, допоздна не возвращался в Солнечный. Толя несколько раз бегал к базановскому вагончику и в партком, но все безуспешно, и они жалели, конечно, и она пожалела, потому что был прекрасный вечер и они хорошо провели его… Нет, тогда Морозова была спокойна, как всегда. То, что произошло между ней и Яновским, произошло позднее. Когда же? Может, он должен вмешаться и хоть как-то помочь им? Может, она принимает сейчас решение, о котором будет жалеть?