Иван Пузанов - В канун бабьего лета

«Зачем вы вступаете в партию?» — тихо спросил незнакомый человек, приехавший из района. Игнату, казалось бы вовсе постороннему на том собрании, и то не по себе стало от такого вопроса — зачем? И право — зачем? Поди, Демьян думал над этим. Игнат знал Демьяна, не ради должности какой или ради привилегий братишка заявление подал. Нет. Да вот что скажет? Врать он не умеет. Откашлялся Демьян, проговорил: «Был я в комсомоле… вместе с ребятами и девчатами нашими помогал жизнь новую, колхоз строить. И вот без этого… — Демьян руками развел. — Как же я без своих людей, без друзей, как это на отшибе я окажусь? Нет, не смогу. Дорога моя одна — в партию большевиков».

Вздохнул Игнат, голову поднял. На братишку взглянул, на людей, что рядком за красным столом сидели. И понял — довольны остались ответом.

А товарищ из района заговорил тихо, спокойно, обращаясь к Демьяну: «Мы вот перед собранием поговорили маленько кое с кем из коммунистов. Один из них, молодой бригадир, уж очень бойко рассказывал о людях своей бригады и каждому колхознику характеристику давал. Вот этот — лодырь, а вот тот — передовик. Я думаю, что не надо так скоропалительно людям ярлыки привешивать. В душу человеку заглянуть надо — какой он, почему так делает, а не иначе, чего хочет от колхоза, для артели старается или этот передовик урвать для себя хочет».

Правильно сказал незнакомый человек. Примечал такое и Игнат кое за кем. Глядишь, вроде бы и старается иной, трудодни выгоняет, а о поле, о посеве и не думает. Ему хоть воду возить, хоть картошку на кухне чистить — были бы трудодни.

Ермачок сказал, что поступило предложение принять Демьяна Савельича Мигулина в ряды Всесоюзной Коммунистической партии большевиков. Приняли: голосовали единогласно. Поздравляли. Руку пожимали.

Теперь как он будет в жизни-то, Демочка, Демьян Савельич? Чем отличаться от других рядовых колхозников станет? Не зазнался бы, не отгородился от людей. Приняли как-то по весне в партию молодого хуторянина. Вышел он утром к магазинам и наорал на молодую продавщицу за то, что на прилавке мыло, куски мануфактуры и хомуты лежат рядом. «Нет у вас культуры торговли!» — кричал молодой партиец, будто не видал этого беспорядка раньше.

Память выхватила из прошлого два недавних случая из жизни Демочки. Раз он в полночь зимою ввалился раздетый, посиневший от холода с завернутым в шубу теленком. Отелилась корова в лютый мороз на открытом базу. Хворал потом Демочка, а теленка для колхоза спас. Или другой случай… Ливень был летом, прорвал запруду на прудах, и хлынула волною вода в хутор, к Ольховой. А в воде — карпы. Хуторяне хватали их, бросали на сухие места, в корзины, в мешки. Демочка выдернул чей-то плетень, перегородил широкий ручей, в каком сытые карпы трепыхались, бились о камни огорож. Игнат уперся в плетень рядом с Демочкой, сдерживая тугой поток воды. И вдруг Демочка увидел, как его двоюродный дядя, накидав в мешок карпов, задами крадется к своему дому. Демочка кивнул Игнату, сиганул через стену, коршуном вцепился в мешок с краденой рыбой.

Не ради заявления все это Демьян делал, не ради, красного словца, о нем сказанного. Чудные они иной раз, партийцы. За кого-нибудь хлопочет, колотится, и все бесплатно, за спасибо. Был на шахте Петр Хомяков. Отъелозит с обушком в мокром темпам забое, а потом кому-то в шахткоме — новенькому, чужому — квартиру выколачивает или на работу устраивает.

У круглого высокого сруба колодца на бревнах сидели плотники, поодаль на ровной поляне возвышался фундамент из серого камня. Игнат почувствовал на себе пристальные любопытные взгляды парней, шаг замедлил, без надобности запустил руки в карманы, порылся в них, будто что искал.

Среди мастеровых заворочался один, тяжело приподнимаясь, вскинул руки и уверенно зашагал к Назарьеву. Лицо его было до черноты смуглое, и потому резко выделялась куцая белая бородка, усы, редкий, по-мальчишески причесанный на лоб чуб. Уж очень знакомой показалась увалистая походка старика. И когда он улыбнулся, Игнат вскрикнул:

— Дядя Аким! — Назарьев остановился, растопырив пальцы, потом широко шагнул навстречу старику.

— Ге-ге… Здоровенько.

— Здравствуй!

Обнялись. Игнат отстранил от себя мастерового, все еще держа его за плечи, разглядывая знакомое и уже постаревшее лицо. Все тот же с лукавинкою взгляд, да вот прибавилось у глаз морщин.

— Вот где свидеться привелось. Кто бы мог подумать, а? — Игнат вновь оглядывал старика, все еще не веря неожиданной встрече.

— А я ждал. Знал, что придешь! — Дядя Аким глаз прищурил. — Издалека по походке признал. Пригнулся ты как-то. Раньше-то — грудью вперед, как петух. — Голос плотника стал глуше, мягче.

— Жизнь гнула, да и сам по себе пригибался, чтоб… не ушибиться. А вы какими судьбами?

— Расскажу потом. Успеется. Ты садись, отдыхай пока. Помыкался я. А теперь насовсем в ваши края. Сын мой в станице, помогает жизнь налаживать. Молодой он, силу испробовать хочет. Руку потерял, белый офицер ему начисто… Грамоте учит твоих станишников. Тоже дело нужное.

Игнат все глядел на крепкого низкорослого старика, радовался этой встрече, казалось, будто ухватился за ниточку, что тянулась из далекого и прекрасного прошлого. Парни кивнули на приветствие Назарьева, бойко заговорили о чем-то своем.

— Ну, работаем? — Дядя Аким подмигнул и вытащил кисет. — Это вот помощники наши. Комсомолия.

— Попробуем. — Игнат поглядел на фундамент.

— Курить не научился? Молодец. Отец твой как-то признавался мне, — навеселе был, — что конезавод хотел, вот на этом будто месте. Эх-ха… Живой?

— Помер. На Кавказе.

— Убег. А зря. Хотя с этой жизнью он бы не помирился, нет. В драку полез. В тюрьму бы угодил или с горя помер. А прасол куда делся? С характером был человек.

— Ребятам и покрепче, поноровистей рога обломали. Прасол по торговому делу ударяет.

— С Пелагеей живешь?

— С ней.

— Хозяйственная. И — добрая. Напоследок, помню, харчей мне дала на дорогу.

— Вы бы в гости-то к нам…

— Да надо как-то…

— Вспоминал тебя, дядя Аким, не раз.

На двуколке из-за кустов лихо подкатил председатель колхоза.

— Здорово, ребята! — крикнул он, натягивая вожжи и приподнимаясь. Ловко выпрыгнул из каретки, разнуздал молодую кобылку, похлопал ее по шее, пустил в траву. Игнат следил за тем, как все это проделывал председатель, и не мог не признать: есть в Василии сноровка, ловок парень и коня прижеливает. Всей бригадой обошли фундамент, пощупали, попинали ногами уложенные тесно один к одному и крепко схваченные вязкой глиною глыбы камней.

— Дело, Вася, за лесом.

— Завтра привезем, — пообещал Василий. Оглядел всех. — Бригада в сборе. Как думаете, можно к концу месяца управиться? Так бы к числу тридцатому.