Уткур Хашимов - Дела земные

Мать прижала руки к груди и взмолилась:

— Пожалейте нас, уважаемый! Коза эта — кормилица наша. Что будет с нашими детьми без нее? Мы же с-вами земляки. Смилуйтесь.

— Что за народ непонятливый! — разозлился Далавай еще пуще. Тонкие брови его то и дело взлетали вверх. — Что, нет у меня своих забот, кроме ваших? Есть государство, есть закон! — Он сунул плеть под мышку, открыл кожаную сумку. — Вот, — сказал он, размахивая перед носом матери какой-то бумагой, — за вами должок. Тридцать килограммов мяса, пятнадцать килограммов масла, сто литров молока. Вот читайте, если умеете читать!

Мать посмотрела не на бумагу, а в глаза Далавая.

— Разве может чесоточная коза дать сто литров молока, уважаемый? — тихо спросила она.

— А-а, вон как заговорила! — Серые глаза Далавая, сузившись, почти закрылись. — Вам, кажется, наплевать на законы? Ну что ж, поговорим в другом месте!

Мать побледнела.

— Дорогой брат! — сказала она умоляюще. — Чтоб аллах даровал вам еще больше почестей. Вы же сами все видите.

— А что я вижу? Вот здесь все написано, все! Вот! Вот!

Когда он с возгласом: «Вот!» — поднял бумагу над головой, лошадь перепугалась. Зазвенели удила. Далавай выпустил из руки поводья. Плеть выскользнула из-под мышки на землю. Лошадь, высоко задрав хвост, шарахнулась к воротам. Одним прыжком Далавай настиг ее и сильно потянул за поводья. Привел лошадь на прежнее место и что есть силы стал бить ее по морде плетью. Лошадь в испуге трясла головой и бешено била копытами о землю. Но сильная рука Далавая крепко держала поводья. Всякий раз, когда он хлестал лошадь плетью, она фыркала, а удила покрывались белой пеной. Лошадь смотрела на всех нас безумными глазами, но никак не могла вырваться из цепких рук хозяина.

Я закричал от страха. Старший брат тоже был напуган не меньше моего. Мать подбежала к Далаваю и схватилась руками за плеть.

— Не бейте, в чем провинилось бедное животное?!

— А ну назад! — В глазах Далавая вспыхнул злой огонек. И на губах у него, как у лошади, выступила белая пена. Он потянул за поводья все еще вздрагивающую лошадь и направился в глубь двора. Не отпуская поводьев, свободной рукой стал отвязывать козу. Мать в отчаянии ухватилась за аркан.

— Не отдам! — сказала она, задыхаясь. — Хоть убей, не отдам!

Далавай развязал аркан и потянул за собой козу. Старший брат, до этого безмолвно стоявший на супе, спрыгнул с нее и тоже уцепился за аркан. Далавай тянет козу в одну сторону, а мать и старший брат в другую. Платок матери сполз на плечо. Коза, будто все понимая, упиралась и не шла. Только на мгновенье смолкнувшая собака опять взъярилась. Теперь она просто выла и кружилась на одном месте, как волчок. Только я один стоял в оцепенении, не зная, что делать. Далавай немножко отпустил аркан, и измученная коза захрипела, словно закашлялась.

Младший брат, спавший дома, от шума, проснулся и, выбежав без штанов во двор, заплакал. Мать, наверное, решила, что Далавай, наконец-то, сжалился, и подняла на него умоляющие глаза:

— Подумайте хотя бы об этих маленьких. Пусть и у вас их будет побольше.

— Э, лучше мне вовсе не иметь детей, чем иметь вот таких сопливых!

Мать вздрогнула, будто ее ударили по лицу. И отпустила аркан. Ее губы затряслись.

— Забирай! — сказала она в сердцах. Глаза ее наполнились слезами. — Ты можешь меня обругать, но при чем здесь мои дети, бессовестный! — Последние слова вырвались у нее, как истошный крик, как стон. — Чтоб тебе вовек не иметь своих детей. Чтоб в твоем доме никогда не раздался плач ребенка!

Далавай постоял еще с минуту и что-то пробурчал себе под нос, — кажется, выругался. И, повернувшись, собрался уходить.

— Нет уж, забирай, что хотел! — сказала мать твердым голосом. — Не бросай своих слов на ветер, если ты мужчина!

Далавай резко повернулся и потянул козу к воротам. Но та никак не хотела идти. Козлята побежали за ней. Старший брат кинулся за ними и схватил одного козленка за ногу.

Козленок жалобно заблеял, но брат не отпускал его.

У ворот Далавай пнул сапогом другого козленка и пошел дальше, ведя одной рукой под уздцы лошадь, а другой — на аркане козу. И только в эту минуту я по-настоящему понял весь ужас, того, что произошло. Раз у меня нет козы, как же я пойду теперь играть на луг с Вали или с Тоем?

Мать осталась стоять посреди двора. Вид у нее был отсутствующий. Волосы распущены. Она подошла к младшему брату, который все еще плакал, взяла его на руки, подолом платья вытерла ему нос и понесла в дом.

В сумерках пришел отец. Не пришел, а прибежал. Наверное, обо всем услышал на улице. Не помня себя, он вбежал в дом и первым делом сорвал со стены двустволку.

Мать обеими руками схватилась за ружье.

— Оставьте! — жалобно простонала она. — Что вы собираетесь делать! Ведь пропадем!

— Уйди! — Отец весь трясся. Он отпихнул маму локтем. — На одну голову только одна смерть!

— Не надо, покарай его аллах!

Отец бессильно опустился на край супы. Положил ружье на колени и схватился руками за голову.

— Разве можно шутить с государственным человеком! — сказала мать успокаивающим тоном.

— Государство так не велит! — Отец в сердцах ударил кулаком по колену. — Где это видано, чтобы у человека забирали последнюю скотину! Он сам это придумал, этот пьянчуга!

— Ведь у него в руках была бумага! — сказала мама. Глаза ее опять наполнились слезами.

— Будешь еще учить меня! — Отец еще раз хлопнул себя по колену, будто во всем была виновата мать. — Я уверен, никто не приказывал ему поступать так. Этот мерзавец позорит нашу власть. Хоть это ты можешь понять или нет?!

— Ладно, — мать рукавом платья вытерла глаза. — Аллах его покарает… Ладно, — повторила она со вздохом. — Главное, война кончилась. И эти тяжелые дни тоже останутся позади. И дети скоро подрастут. — Кажется, матери все еще не давали покоя слова Далавая, голос ее вдруг задрожал: — Пусть бы ругался на меня, зачем он детей моих трогает?

…И те трудные дни, как и предвидела мать, действительно остались позади. Однажды к нам во двор боязливо зашла молоденькая симпатичная женщина с бледным лицом. Мать вышла ей навстречу. Незнакомка поздоровалась с матерью и вдруг расплакалась.

— Муж снова побил, — сказала она тихо.

На левой щеке у нее я заметил большой синяк.

— Избивает через день. Яловой коровой меня называет. Что же мне делать, сестра, если бог не посылает мне ребенка? Говорит, брошу тебя и женюсь на молоденькой, которую еще и мать не целовала, на чистой и непорочной. — Незнакомка не переставая всхлипывала, — Говорит, я осрамила его среди людей. А я думаю, что посеешь, то и пожнешь. Верно, сестра? Пьет безбожно. Вчера вот лежал пьяный и вспоминал вас. Сказал, что вы когда-то прокляли его. Ни с кем в махалле я не могу поделиться своим горем. Никто меня не жалеет. Наверное, из-за него? А почему вы его прокляли?