Уткур Хашимов - Дела земные

Алимардан долго смотрел вслед влюбленным. Ему стало грустно и жаль, что вот никогда он так не гулял и теперь уже не будет гулять. Что-то чистое, высокое и прекрасное прошло в жизни мимо него. Почему?.. Кто знает. Так уж получилось…

Он вышел к театру. Портал был ярко освещен, но перед кассой народу было маловато.

Пройдя артистический вход, Алимардан поднялся к себе в уборную, начал быстро гримироваться.

Зал снова щедро отозвался аплодисментами, когда ведущая произнесла его имя, но почему-то в этот раз у Алимардана было неспокойно на душе. Подняв свой тар, он вышел на сцену, поклонился и начал петь. Где-то на середине второй песни он вдруг со страхом почувствовал, что не хватает дыхания, пересохло в горле. С трудом добредя до конца, он вытер пот, передохнул и, виновато улыбнувшись, начал третью песню. Пел и слышал, как в зале люди удивленно переговариваются, вскоре зал, уже не слушая его, недоуменно приглушенно рокотал.

Закончив песню, Алимардан ушел за кулисы, ему вяло и в общем недоброжелательно похлопали.

Ведущая, вопросительно взглянув на него, шепотом спросила:

— Что с вами, Алимардан-ака? Что объявить?

— Объявляйте кого-нибудь еще, — сказал Алимардан с нарочитой веселостью. — Другим ведь тоже хочется показать себя.

Ведущая подняла понимающе брови, подошла к микрофону.

— Выступает Мутал Кадыров!..

Алимардан хотел было уже уходить, но остановился: зал отозвался вдруг такой бурей аплодисментов, какой встречал когда-то его, в его лучшие времена. Алимардан отстранился, давая пройти на сцену высокому, тонкому в талии парню с вьющимися волосами и большими добрыми глазами.

«Мутал Кадыров? — подумал Алимардан. — Кто же это такой?.. Ах да, впрочем, слышал… Он этой осенью окончил Ленинградскую консерваторию…» Постоял, послушал. Голос Кадырова был другого тембра, чем у него, но очень приятный, нежный, и диапазон голоса, казалось, был необъятным. Песня кончилась, зал взревел от восторга. Алимардан, прикусив губу, пошел наверх.

Дорогой он зашел в кабинет художественного руководителя. Зуфар Хадиевич, сияя золотыми зубами, поднялся навстречу.

— Проходите, дорогой! — он долго тряс его руку. — Садитесь. Вы уже совсем выздоровели?

— Да, конечно… Пустяки. — Алимардан не стал садиться. — Зуфар Хадиевич, я зашел узнать, когда мы едем в Японию?..

— Видите ли, дорогой, — художественный руководитель, опустившись в кресло, стал перебирать какие-то бумаги, лежащие перед ним. — Вы ездили этим летом по Прибалтике, по разным другим республикам… Я включил в японские гастроли Мутала Кадырова.

У Алимардана на некоторое время словно бы отнялся язык.

— Вот как?.. — только и нашелся сказать он.

— Надо давать дорогу молодым, — успокаивающе и назидательно сказал Зуфар Хадиевич.

Алимардан повернулся и вышел из кабинета.

«А я уже не молодой? — билось у него в мозгу, когда он почти бегом шагал по лестнице. — Меня уже на свалку, а этого ублюдка в Японию? Ну, ничего, вы еще обо мне вспомните!.. Вы еще на пузе, дорогой художественный руководитель, приползете ко мне!.. Его душила обида.

Было еще не так поздно, когда он вернулся домой, но лампочка над воротами не горела, окна тоже были темны. Он долго и тщетно жал кнопку звонка.

«Что там, подохли, что ли?» — зло выругался он, продолжая жать кнопку. Ответом ему было молчание. Тогда он недоуменно пожал плечами, вспомнил, что если Мукаддам куда-то уходила, то клала ключи в нишу под воротами. Алимардан стал ощупывать нишу — ключи были там.

Недоумевая по-прежнему, он вошел в дом, огляделся. В комнате царил какой-то странный хаос, на столе валялся листок бумаги с наспех нацарапанными буквами. Алимардан взял листок: «Меня отправили в седьмую. Мукад…»

Он постоял, пытаясь сообразить, в чем все-таки дело, потом в его голове молнией сверкнула мысль: «Да ведь ее увезли в седьмой роддом!..»

Выводя из гаража машину, он шептал: «Седьмой… Седьмой? Где же он находится?.. И, наконец, вспомнил: «На Чиланзаре!..»

Была уже полночь, но подъезд роддома ярко светился. Алимардан вошел, прочитал список, приклеенный к окошку дежурки, фамилии Тураевой там не было. Тогда он постучал по окну. Окно открылось, выглянула пожилая полная женщина, спросила несердито:

— Что тебе, сынок?

— Как с Тураевой дела, узнайте!

Окошко захлопнулось. Алимардан ждал, переминаясь с ноги на ногу: в подъезде было прохладно, а он поехал как был в лаковых концертных туфлях. Где-то недалеко звенел трамвай, гудели, отзываясь колесам, стальные рельсы.

Наконец в дежурке послышались шаги, окошко распахнулось.

— Сын! — сказала женщина, светясь от радости. — Поздравляю вас, у вас сын! Только что разрешилась. Роженица лежит в шестой палате…

Алимардан почувствовал, как у него все задрожало внутри и глаза наливаются слезами.

Домой он несся на предельной скорости, ничего не видя и не слыша.

— Я назову его Шавкатом! — бормотал он. — Пусть сын будет мне памятью о днях моей славы!..

В роддом к Мукаддам приходили все: мать, отец, Лабар, только Алимардан не показывался. Правда, на третий день, когда ей разрешили подниматься, он прислал посылку с фруктами и сластями, пришел сам. Мукаддам подошла к окну, Алимардан стоял посреди двора, улыбался, тряс в воздухе папахой. Женщины, лежавшие с ней в палате, узнали его, узнали, что она жена Тураева. Ей завидовали, просили непременно познакомить, когда он приедет. Однако с тех пор Алимардан не показывался. Анзират-хола сказала, что зять уехал ненадолго на гастроли в Таджикистан. Дело есть дело, но Мукаддам все-таки было грустно. Видно, она ждала где-то в глубине души, что в их семейной жизни с рождением сына что-то изменится хотя бы немного, что-то наладится…

Стоя у окна в коридоре, Мукаддам думала об этом, и было ей нехорошо.

За окном сияло солнце, сверкал снег, ребятишки катались с горки, весело пищали, сквозь двойные рамы доносились их крики и смех.

Маленькая девочка в пестром шарфике усадила на сайки еще меньшего, лет четырех, мальчика, толкнула с горки. Но сани поехали криво, перевернулись, мальчик упал в сугроб, кое-как поднялся и заревел, смешно скривив губы.

Девочка сбежала вниз, быстро лопоча что-то, стала отряхивать братика, утирать ему нос концом шарфа, уговаривать. Малыш перестал плакать, они вместе снова полезли на горку. На этот раз девочка села сама, посадила братца впереди и, ловко управляя ногами, успешно съехала с горы.

Мукаддам улыбнулась. Через несколько лет и ее Шавкат станет таким. Но, господи, как долго ждать!..

Подходило время кормления, сестры развозили по палатам младенцев, уложенных на колясочку рядами по несколько штук, как батоны в булочной. Мукаддам тоже прошла в палату, легла, ожидая, пока ей привезут сына. Надо было немножко отдохнуть: сегодня ее выписывали, и после обеда за ней должны были приехать родители.