Уткур Хашимов - Дела земные

— Не надо! — Мукаддам улыбнулась.

— Возьмите. Может, позвоните кому! — девочка тоже улыбнулась и побежала дальше.

Мукаддам вздохнула, поглядев ей вслед. Отец Лабар умер от туберкулеза, мать, чтобы подработать к низкой зарплате, сшивала на машинке бумажные пакеты, а подружки продавали их на базаре. К обеду они покупали себе по лепешке с тмином, стоившие по сорок копеек, и по стакану газированной воды с сиропом. Остальные деньги отдавали матери Лабар, после шли в школу — они учились во вторую смену. Впрочем, иногда и прогуливали… Мукаддам сглотнула голодную слюну, вспомнив, какими вкусными казались ей тогда эти пышные теплые лепешки: она ушла, не позавтракав, и сейчас ее немного мутило от голода. Она подошла к мужчине с большой алюминиевой кастрюлей, купила две манты и съела, выпив с бумажки пролившийся вкусный луково-мясной соус.

Потом она пошла в ряды, где торговали картошкой. Дорогу ей преградила толпа собравшихся в круг людей, те, что были в центре круга, что-то кричали, смеялись, хлопали в ладоши. Из самой гущи людей вдруг выдрался мальчишка в рваной майке, он держал довольно крупного бойцового петуха. Петух был в крови, тяжко сопел.

— Проиграл петух, а он сам лезет драться!

— Врезали ему, так и надо! — раздались вслед злобные крики, мальчишка ничего не сказал, хлюпнул носом и побежал прочь.

Мукаддам невольно улыбнулась: все-таки мужчины — большие дети. Разве стали бы женщины, собравшись такой большой толпой, смотреть, как дерутся… два петуха!.. Смешно. Дети… Она вспомнила вчерашнюю ссору с Алимарданом и вздохнула. Злые дети…

Купив картошки, она пошла дальше во фруктовые ряды. Навалом лежали груды синего, розового, черного, белого винограда, стояли тазы с белым инжиром, горы гранатов. Дальше шли ряды, где торговали яблоками, грушами, орехами, сушеными фруктами. Сидели торгаши, которые не хотели уступать против запрашиваемого, потому что разница между той ценой, по которой они где-то покупали фрукты и по которой продавали здесь, шла им — это был их заработок. Сидели дехкане, торопившиеся продать свой товар, ничего, кроме тяжелого труда, им не стоивший, — торопились, потому что уже начался сбор хлопка, началась великая страда Узбекистана, когда все от мала до велика от света и до темноты пропадают на хлопковых полях.

Мукаддам купила у дехканина в зеленом халате два килограмма кишмиша — винограда без косточек, потом, поднявшись по лестнице, вышла в узкую улочку. Здесь стояло много двухколесных бричек, кричали ослы, ржали лошади. Мукаддам поднялась выше: тут торговали мясом.

Ее остановил парнишка лет четырнадцати в белой нейлоновой рубашке, на смуглой руке блестели золотые часы. Он держал хозяйственную сумку.

— Вот, апа! — парнишка вытащил большой кусок мяса. — Парная баранина! Как раз для плова!..

— Сколько?

— Для вас дешево! Пять рублей килограмм. — Парнишка нахально посмотрел на Мукаддам и опять повертел перед ее носом кусок мяса. — Как раз для плова! А?

— А в каком классе учишься?

— Какое ваше дело? Нужно мясо — берите, не нужно — идите своей дорогой! Тоже мне, прокурор!

— Скоро академиком станешь, — съязвила Мукаддам. — Хорошую школу кончаешь!

— Я уже академик!… — парнишка отвернулся от нее и скрылся в толпе. Издали Мукаддам долго слышала его звонкий голос: «Свежее мясо, свежее мясо! Для плова!..»

«Стоит ли рожать сына, если потом посылать его спекулировать?.. А может, родители и не знают, думают, что он в это время в школе?..» У нее защемило сердце, когда она представила, сколько всяких опасностей поджидает ее будущего малыша. «Уберегу! — подумала она. — За каждым шагом следить буду, только бы родился здоровеньким!..» Теперь, став совсем одинокой, она хотела ребенка. Лежа вечерами, думала о нем, представляла себя с ним и как им вдвоем будет весело и хорошо, будет, наконец, на кого излить неизрасходованную накопившуюся нежность.

Пройдя дальше по улочке, она купила у старух, сидевших на земле, несколько штук казы — конской жирной колбасы: Алимардан любил плов из нее даже больше, чем из баранины. Потом, продираясь сквозь толпу, вышла на площадь перед базаром, остановилась в тени у палатки рядом с молодой женщиной, кормившей ребенка грудью и обтиравшей с мокрого лица краем пеленки пот. Купив самсу с луком, женщина стала жадно есть. «И я так буду, — подумала Мукаддам, — когда рожу… Маленького оставить не с кем, мама живет далеко, свекрови нет…» Она подозвала мальчика, торговавшего айраном и с наслаждением выпила кружку. Айран был холодный и в меру кислый, ей сразу стало легче.

Солнце поднялось уже высоко, было жарко.

Пока она добралась до дому, наступил полдень. Отдохнув, она убралась в доме, наскоро перекусила и стала готовить. Нарезав желтую морковь соломкой, она начала варить плов. Где-то, часа через два, должен, был прийти после концерта Алимардан. Но плов сварился, а Алимардана все не было. Мукаддам поужинала одна и легла спать.

Сегодня Алимардан пел во втором отделении. После концерта он, как это теперь у него повелось, зашел в буфет, выпил коньяку. В благостном расположении духа спустился вниз, чтобы ехать домой. В вестибюле уже никого не было, только возле гардероба стояла какая-то женщина. Проходя, Алимардан мельком взглянул на нее, женщина в это время пыталась достать с верхней полки вешалки косынку от плаща-болоньи. Увидев, что Алимардан смотрит на нее, она снова подпрыгнула и беспомощно развела руками, смущенно улыбнулась.

— Вам достать? — любезно спросил Алимардан.

— Если можно… — женщина усмехнулась. — Ростом вот не вышла…

Алимардан достал косынку, снял с вешалки плащ и подал женщине. Надевая, она то ли нечаянно, то ли нарочно откачнулась назад и прижалась к нему спиной. Тогда Алимардан, словно бы случайно, задержал ладони на ее плечах, женщина не противилась, наоборот, обернулась и улыбнулась ему. Лицо ее показалось ему знакомым, однако он никак не мог вспомнить, где он совсем недавно ее видел. Женщина была молодой, прехорошенькой, и у Алимардана весело застучало сердце — совсем так, как год назад, когда он был еще неженатым и свободным.

— Вас подвезти? — спросил он. — Вы одна-одинешенька, а уже поздно.

— Если вам по пути… — женщина пожала плечами и снова улыбнулась, подняв лицо.

Небо было чистым, дул слабый прохладный ветер, у самой верхушки телевизионной вышки, точно детский цветной шарик, повисла луна.

Алимардан завел машину и, выехав к подъезду театра, открыл дверцу.

— Садитесь.

Шурша плащом, женщина села рядом.

— Я где-то вас видел… — сказал Алимардан, не отрывая взгляда от дороги.

— Неужели? — насмешливо спросила женщина. — А я думала, вы, кроме себя, никого не замечаете… — Через паузу она добавила: — Может быть, вчера на концерте?