Уткур Хашимов - Дела земные

— Я пришел вас пригласить на свадьбу. Приходите в субботу.

На секунду по лицу Мукаддам прошла тень недоумения и печали. Потом она снова улыбнулась:

— Я поздравляю вас. Я передам Алимардану.

Анвар, попрощавшись, быстро пошел к калитке, ощущая на своей спине грустный взгляд Мукаддам.

«Она беременна…» — прошептал он, выйдя за ворота, и освобожденно засмеялся: нашлось, слава богу, снадобье для его раненого сердца.

Пошел дождь. Анвар спустился к реке, постоял на бревнышке, соединяющем берега, вспоминая, как прошлой осенью они тут сидели с Мукаддам. Но в воспоминаниях больше не было боли.

Река текла мимо, шуршали камыши, белели вверху огромные ветви тала.

Въехав во двор, Алимардан остановил машину на цементной площадке, взял шланг и стал смывать грязь.

Дождь разошелся, Алимардан чувствовал, что его пробирает до костей, но упрямо решил довести дело до конца.

— Вам вынести пальто? — услышал он голос жены и раздраженно обернулся.

Мукаддам выглядывала из раскрытого окна, лицо ее было озабоченным и расстроенным.

— Не нужно! — Алимардан нарочно прижал кончик шланга, вода, окатив машину, брызнула и в сторону окна. Мукаддам обиженно отошла.

Поставив машину в гараж, Алимардан принял ванну, потом, надев теплую пижаму, прошел к себе, открыл крышку рояля, пробежался по клавишам. Оглядел комнату.

Он все еще никак не мог привыкнуть к роскоши, которая его окружала: дорогие ковры на полу и по стенам, картины в золоченных рамах, хрустальная люстра, концертный рояль. Ложась спать и просыпаясь, он каждый раз недоуменно и счастливо обводил взглядом все вокруг: с ним ли это происходит? Тот ли это мальчик, который испуганно кричал когда-то: «Карабай идет!..» — и пытался поднять из грязи теплые лепешки, живет в этой роскоши? Жаль, мама не дожила!..» — с горечью в который раз подумал Алимардан, взглянув на портрет, висящий над кроватью.

Вошла Мукаддам.

— В чем дело?

— Приходил ваш друг.

— Кто? — Алимардан недовольно поднял брови.

Мукаддам помолчала, потом совсем тихо произнесла:

— Анвар.

— Вот как? — глаза Алимардана сверкнули гневом. — Что же ему понадобилось.

— У него свадьба, — Мукаддам смотрела куда-то в глубь себя. — В субботу…

— А мне-то что? — Алимардан снова склонился над роялем. — Пусть… Когда он приходил? — спросил он погодя.

— Недавно.

— Специально выбрал время, пока меня нет, — сказал Алимардан язвительно и вдруг почувствовал на лбу шершавую руку жены. Она ласково погладила его по лбу, потом стала перебирать длинные волосы на затылке. Плечом он упирался в ее твердый живот.

— Вы все ревнуете? — ласково прошептала Мукаддам. — Я же люблю только вас… Вы ведь знаете… Будьте спокойны… И пойдите к нему на свадьбу, он просил. Надо помириться, он же друг вашего детства…

Алимардан раздраженно высвободился и оттолкнул жену.

— Не трись около меня, оставь нежности! Никто тебя не ревнует, чего не хватало! Посмотри на себя в зеркало!..

Мукаддам резко выпрямилась, из глаз у нее потекли слезы.

— Почему вы все время грубите? Что я вам сделала? Вы забыли, что я такой стала из-за вас, из-за вашего ребенка!

Алимардан захохотал, видя, что жену трясет от гнева.

— Вот как? Я и забыл, ты ведь была красоткой! — выкрикнул он между приступами смеха. — Так ты, выходит, в гости позвала своего Анвара? Попрощаться? Вспомнить былые денечки?

— Да! — крикнула Мукаддам, стирая злые слезы. — Пригласила!

— Попрощались?

— Попрощались!

— Слезки, наверное, лили? Разлучаетесь ведь. Ты ведь любила его когда-то, соскучилась, небось!..

— Хватит! — крикнула Мукаддам, едва сдерживаясь, чтобы не запустить в голову мужу хрустальной вазой. — Не сравнивайте всех с собой! — и через паузу, трясясь от ненависти, прошептала: — Если бы вы знали, как я ненавижу вас! Как я вас ненавижу!..

Алимардан вдруг замер. До такого его кроткая жена еще не доходила. Минуту он молчал, решая, ударить ли ее, чтобы было не повадно, или же сделать вид, что ничего не случилось. Потом сказал:

— Ладно. Пойду на свадьбу твоего разлюбезного, одолжу!.. И чтобы ты успокоилась.

Мукаддам отвернулась.

— Да не ходите! Кто там в вас нуждается!.. Пригласил из вежливости.

— Вот поэтому и пойду. Непременно!..

Мукаддам вышла, и захлопнула за собой дверь. Алимардан что-то еще сказал ей вслед, но она уже не слышала.

Выйдя на веранду, она прижалась лбом к холодному стеклу, стала глядеть на моросящий монотонный дождь. С орешины во дворе уже облетели почти все листья, оставшиеся покачивались, сверкая в свете уличного фонаря.

Выходит, все было бесполезно: ее заботы, ее долготерпение, ее желание как-то все смягчить, чтобы сохранить семью. Семья… Какая уж тут семья!.. Словно прожила год в прислугах.

Но что было делать? Домой вернуться невозможно — это позор, неслыханное дело, отец ее на порог не пустит. «Капризы все! Ты по своей воле шла? Он тебя бьет?..» Не бьет, сыта, одета… Богатый дом — полная чаша. Чужое все… Но не объяснишь. Ладно, надо жить дальше. Но вот слез ее он больше не увидит. Распустила она себя последнее время, не просыхает…

Рано утром Мукаддам пошла на базар. Ранний базар — всегда хороший. Утро было ясным и прохладным, но чувствовалось, что день будет жаркий.

В воздухе тяжело плыл дым, пахло горелым бараньим салом, на длинных жаровнях лежали палочки с нанизанной бараниной и луком, готовился шашлык. Торговцы самсой стояли рядом со своими плетенными корзинами, орали:

— Самса! Свежая самса!..

Старухи с ведрами, полными айрана, сидели на корточках возле забора и тоже кричали, расхваливали свой товар, что-то кричал сидевший рядом старик, торговавший насваем — табаком, который кладут под язык; бегали, орали ребятишки, державшие в руках стопки бумажных пакетов:

— Пакеты! А вот пакеты! По три копейки! Есть и по пять!

От шума и гама дрожало небо. Мукаддам улыбалась, глядя по сторонам. Теперь, когда она столько времени проводила в одиночестве, ей было приятно видеть вокруг людей, шум, что-то спрашивать, что-то остроумно отвечать. Когда-то они с Лабар много времени проводили на рынке, сбегая иногда с уроков. Ей было сейчас приятно вспомнить то далекое время, вспомнить себя прежнюю: озорную, смелую, за словом в карман не лезущую…

Она дернула за плечо девочку лет десяти, которая сновала среди хозяек, идущих на рынок, тряся пакетами, зажатыми в смуглом маленьком кулачке. Девочка повернула круглое чернобровое лицо, в ушах у нее были точно такие же бирюзовые капельки, как у Мукаддам.

— Чего вам?

— Дай пакет, — Мукаддам достала кошелек.

— Какой?

— Да хоть этот! — она взяла у нее первый попавшийся пакет, протянула пятак.

— Сейчас сдачу дам! — девочка полезла в карман платьица, подала две копейки.