Николай Волокитин - Демидов кедр

Но вот глаза начинают привыкать постепенно.

Проступают из мрака стойки креплений, видны неровные, рваные полости почвы и кровли, а вскоре и далекий забой перестает казаться враждебным и недоступным. Леонид, хоть смутно, но видит в глубине его горбатый ворох песков.

Он берет несколько запасных электрических лампочек, вправленных в патроны с короткими усиками гупера, направляется в глубь шахты и через каждые пять-шесть шагов цепляет их на тонкие нитки проводов, что тянутся над кровлей по колонке креплений.

Становится светлее и даже просторней.

«Как на проспекте в праздничный день», — хмыкает Леонид, прислушиваясь к булькающему треску перфораторов в правом забое и облегченно думает: как хорошо, что в шахте он не один, что здесь, под землей, хоть и вдалеке от него, но все же находятся люди. Возвращается к лебедке. Садится за ее рычаги на истертый до лоска штанами чурбак. С удивлением замечает, что руки дрожат и с ними трудно справиться. Ведь на скрепере работал всего один раз, всего одну смену и то полтора года назад. Но ничего, с руками пройдет, Леонид это знает.

Что надо сделать вначале?

Вначале надо включить электромотор. Вот они, пусковые кнопки: синяя и красная. Синяя — пуск! Р-раз! В уши хлестнул резкий тоненький вой — у-у-у — и затих. Лебедку слегка затрясло. Порядок! Теперь что? Теперь левый рычаг от себя, правый к себе. Та-а-а-к! Ковш пополз, пополз, скрежеща о каменья, в забой. Сейчас он доползет до песков, перевалится через ворох, и Леонид переменит положение рычагов.

Но что это? Почему правый барабан так быстро раскручивается? Раскручивается сам по себе, вспучивая рабочий трос большими спиралями, которые уже переваливаются за щечки лебедки. Сейчас все так перепутается, за смену не разберешь.

Леонид кидает левый рычаг на себя, отключает лебедку. Но правый барабан продолжает крутиться волчком. В отчаянии Леонид хватается за него руками, пытаясь остановить, и вскрикивает от режущей боли. Старый обрехмоченный трос сотнями стальных игл вонзается в ладони, рвет их с холодным, неживым равнодушием.

Леонид отдергивает руки, отскакивает вон от лебедки. Может, все-таки плюнуть на все и уйти? Все равно ни черта не получится.

Но почему не получится? Он же, дурак, забыл элементарную вещь, что свободный барабан нужно слегка тормозить рычагом, вообще надо рычагами все регулировать, чувствовать по ним всю лебедку. А возвращаться в компрессорную — ни в жизнь. С какими глазами туда возвращаться?

Леонид достает из аптечки йод, заливает ладони, натягивает на руки брезентовые верхонки, расправляет трос и снова запускает лебедку. Ага! Теперь барабан не крутится, Леонид, подергивая правым рычагом, не дает ему хода.

При свете лампочек видно, как ковш медленно взбирается на ворох песков, как исчезает за ним.

Вперед! Леонид перебрасывает рычаги, уже не смотрит на лебедку, смотрит в забой. Рабочий трос бичом щелкает по кровле, напрягается и звенит, лебедка подрагивает вместе со станиной, и здоровенный, вместительный ковш, полный до краев, натужно ползет обратно. Ближе, ближе. Не выпуская рычагов, Леонид приподнимается с чурбака, глядит во все глаза. Сейчас будет самое трудное. Надо вовремя остановить лебедку, чтобы ковш вместе с песками не провалился в дучку.

Слава богу, порядок. Теперь снова левый рычаг от себя.

Через несколько «ходок» Леонид заглядывает в освещенную электричеством дучку — вагонетка почти вровень с краями. Он отключает лебедку, нажимает кнопку сигнала, откидывается спиной к шахтной стенке, достает сигареты.

Израненные ладони вспухли подушками, но боли не чувствуется. Однако после первых затяжек начинает кружиться голова, тело будто дрябнет от вялости, так бы и лег прямо на мерзлую почву и уснул — веки слипаются сами собой.

Ничего. Это тоже пройдет. Через малое время Леонид слышит, как скатывается с отвала вагонетка, стукает внизу, под дучкой, о деревянный упор. Подъем! Недокуренная сигарета летит в сторону.

С каждым разом ковш все меньше и меньше подтаскивает песков, а часа через два и вовсе возвращается к дучке пустым. И раз, и другой, и третий.

Леонид догадывается, в чем дело: по ходу скрепера пески выбраны до земли — бежит в забой, перевешивает блок на другой штырь.

Все начинается снова. Хлопают троса, повизгивают барабаны. Шуршат, громыхают валунами о железные стенки вагонетки пески. И вдруг… что-то заклинило вроде. Лебедка ни с места. Мотор гудит, как сирена, крутится вяло, рывками, а барабаны не подчиняются рычагам.

Леонид несколько раз включает и отключает магнитный пускатель, обходит лебедку и спереди и с боков, крутит барабаны руками, но лебедка мертва. Этого еще не хватало! Леонид садится на чурбак, обхватывает голову руками, пытается вспомнить хоть что-то из пройденного в техникуме по горным машинам. Но голова пуста. Мозг как будто закостенел.

Сколько проходит времени — неизвестно.

Кто-то тихонько трогает его за плечо.

Леонид вскакивает.

Перед ним сменный мастер Терехин. Мохнатая медвежья шапка сбита на затылок, глаза испуганные, широкое лицо в испарине. За ним маячат матовые при тусклом электрическом свете лица Макарова и Пашки Семенова.

— Что случилось, Леонид Григорьевич? — участливо спрашивает Терехин непривычной для него скороговоркой.

— Приморился, ли че ли? — вторит ему Макаров.

— Скрепер забарахлил, — хрипло говорит Леонид и беспомощно хлопает по барабану брезентовой рукавицей.

— Уф-ф! А я-то уж думал… — Пашка туирает ладонью лицо. И Терехин утирает. Макаров, облегченно вздохнув, опускается на чурбак.

— Что с ним, со скрепером? — чуть погодя, склоняется над лебедкой Пашка.

— Электромотор визжит поросенком, и барабаны ни с места.

Пашка, как доктор больного, ощупывает электромотор, заглядывает на него сбоку.

— Ну! — поднимает на Леонида глаза. — Так и есть. Фаза одна отлетела. На двух он и орет у тебя от бессилия. Дай-ка пассатижи. Работы на две минуты. — И распаляется: — Ну, Хахалинов, ну, Хахалинов, паразит. Вся машина у него на соплях.

Он ругает Хахалинова, а у Леонида не только лицо, кажется, спину начинает жечь от стыда. Вот тупарь так тупарь! Неужели не мог догадаться? За что только по электротехнике пятерка стояла? Поднял переполох чуть не на весь Боковой. Ну надо же! Не будь Терехина — еще туда-сюда, а так хоть сквозь шахтную почву проваливайся.

Но Терехин вроде не обращает на него внимания. Шагнул в глубь шахты, рассматривает гирлянды лампочек на столбах крепления, размышляет о чем-то.

— Неплохо придумано, — говорит сам с собой. — Но придется убрать. — И обернувшись — Леониду: — Леонид Григорьевич, отдохните пока. А я сбегаю на соседние шахты, подыщу кого-нибудь в помощники.