Николай Волокитин - Демидов кедр

— Нет! — вскричал Каллистрат Аверьянович, забегая вперед. — С вами невозможно разговаривать. Не-воз-мож-но!

Он отпер склад, отмерил Леониду положенные метры тонкого кабеля, помог скрутить в кольцо, чтобы удобнее нести на плече, и, навесив на двери пудовый амбарный замок, продолжал:

— Невозможно-с, молодой человек! Или вы чего-то недопонимаете или хотите меня завести. Отбросим Пинто. Отбросим Колумба. Ответьте тогда на последний вопрос. А что заставило простого русского мужика Семена Дежнева двинуться в неведомую Сибирь, на восток страны и добраться до самой крайней его точки, до Тихого океана?

— Дежнев был патриот. Он ратовал за интересы России.

— За интересы России можно было ратовать и сидя в каком-нибудь уютном кабаке под Москвой. Так что же тогда?

Леонид растерялся. Этот показавшийся когда-то ленивым и сонным старичок шустро подвел разговор к такому пределу, что парень не знал, что и ответить. Но Каллистрат Аверьяныч и не хотел ждать ответа.

— В жизни, дорогой товарищ Курыгин, все гораздо сложней, чем в школьных учебниках. И опираясь на собственный опыт и опыт друзей, я хочу вам сказать: человеческой натуре всегда свойственно бороться с судьбой, всегда свойственно противопоставлять себя трудностям, испытывать себя в них. С тем чтобы в конце концов победить. Отсюда и вечная тяга к новому, непривычному. Тяга к открытиям, в процессе которых, как нигде, проявляется твердость и воля, проявляются лучшие качества лучших представителей человечества.

Каллистрат Аверьяныч говорил как-то уж шибко по-книжному, но Леонида это не удивляло. Еще в детстве, наблюдая за отцом, за его друзьями, он понял, что человек, который не только много думает, но и много читает, в минуты подъема волей-неволей начинает так говорить.

Оба в споре не заметили, что давным-давно миновали поселок и идут по тропе мимо скалистых останков в сторону полигона.

— Вот так фокус! — спохватился Загайнов. — Вот так довели меня умные речи! — но засмеялся, махнул рукой. — Ништяк, как любит выражаться ваш друг Василий Степанович Земин. Все равно не был на полигоне давненько. Посмотрю хоть, что там творится… Между прочим, Леонид Григорьич, а что вот вас заставило поехать именно на Колыму, на край света?

— Министерское направление.

— Но подождите. Ваш друг Василий Земин сказал, что у вас диплом с отличием. А значит — вы имели возможность выбирать. Ведь наверняка в распоряжении вашего начальства были разные точки.

— Были. Но к чему выделяться среди других? И от Василия отставать не хотелось.

— Да-да-да, — забормотал Загайнов, размышляя. — Выделяться среди других… Хм! С одной стороны это, конечно, похвально. А с другой? В вашем возрасте выделиться среди других, мне кажется, естественным и в общем-то положительным. Но не будем об этом. — Он помолчал, на ходу пнул подвернувшуюся под ноги гальку. — Откровенно признаться, я думал, что вас привлекло в сии отдаленные края другое.

— Что именно?

— Да как вам сказать… Например, моего хорошего друга, геолога Виноградова, привела сюда романтика Севера. Да-да! Чего вы так смотрите? Именно романтика Севера. Было это в тридцатых годах, когда матушка-Колыма только-только осваивалась. Неизвестность! Пятидесятиградусные морозы! Сопки! Бездорожье! Ух… И что ни новое поселение, то неповторимая красота окружающих мест. Сколько он их переменил, этих поселений и окружающих мест! Сколько раз цингой болел! Жена… Первая жена… не выдержала, уехала. А он не смог. Не смог, хоть убейте. Вы знаете, Север имеет свойство притягивать. Сильнее, чем любимая женщина. Одни полярные сияния что значат! А белые ночи! Они скоро придут, вы их увидите и оцените… Виноградов, по существу, вышел на пенсию. Другие в его положении покупают дачку где-нибудь на берегу Черного моря и уезжают. А он не хочет уезжать отсюда. И не уедет!

— А почему вы о друге рассказываете и ничего не расскажете о себе? Что вас привело на Север?

— О, у меня другая статья, Леонид Григорьич. Я сюда не добровольно приехал, меня привезли.

— За что, если не секрет?

— Какой же секрет? То «дела давно минувших лет, преданья старины глубокой». Молодость, молодость! Бурные времена. Не разобрался в свой час, куда идти, за кем идти. Я ведь… бывший прапорщик царской армии. Так сказать, человек благородных кровей, — засмеялся. — Вот по благородству своему и накуролесил когда-то. Служил при штабе одного генерала, после разгрома метнулся с ним вместе в Китай. Но что делать в Китае русскому человеку? Перебежал обратно, заявил о себе властям, которые меня и определили сюда. Сейчас я человек вольный, могу поехать в любой уголок страны, но, как и Виноградов, привык к Северу и ни о каких поездках не помышляю, хотя имею сбережения, которых хватило бы на кругосветное путешествие. Да и стар стал. Куда ехать?

Он на минуту смолк и вдруг, махнув рукой в сторону, прошептал:

— О, смотрите, смотрите! Уже шуруют родимые. Только лотки мелькают. А?

Леонид огляделся и под невысоким яром над горной речушкой, что выныривала из распадка и петляла между хилых кустарников да замшелых останков, увидел четырех старателей. Двое из них на носилках подтаскивали из-за мысочка пески, двое промывали лотками в речушке. За мыском и на берегу горели костры.

Старательство в Боковом не только разрешалось, но поощрялось. Не везде можно взять пески промышленным способом. Как ни усердствуй — все равно останутся закрайки и прогалызины. А в иных местах из-за скал и останков даже легкому бульдозеру нельзя развернуться. Вот тут и приходят на помощь люди с лотками, которыми можно протрясти все до крупиночки. Мыли в свободное время почти все боковчане, за исключением руководящих работников, которым закон запрещал, но с наступлением весны понаехало в поселок и много постороннего люда — отпускников из Веселого, просто профессиональных калымщиков.

— Вот, — кивнул Каллистрат Аверьяныч на старателей. — Многие считают, что они тоже искатели легкой наживы, гоняются за длинным рублем. А рубль у них вовсе не длинный даже при самой лучшей удаче, если соизмерить его с трудом этих людей. Вот ведь не все же идут в старатели, только те, кто любит это суровое дело. А болтают больше всего завистники и ханжи. Я знаю, я сам пять лет старался. — И предложил: — Давай завернем к мужикам на минутку.

Леониду вовсе не хотелось сворачивать с торной тропы и терять даром время, но он не решился перечить Загайнову.

Люди оказались незнакомыми и насторожились. Те, что таскали пески, кинули пустые носилки на землю, те, что мыли, опустили лотки. Стояли молча, смотрели зло, как рыбаки-удильщики, на чье заветное место явились незваные захребетники, хотя даже неопытному Леониду с первого взгляда стало понятно, что это не профессионалы-старатели, не умелые добытчики, а так, новички. Новички-отпускнички. Какой же чудак носит пески к воде из такой дали, какой чудак моет их на самой быстрине, когда ледяная вода, как огонь.