Николай Волокитин - Демидов кедр

И знаешь, что ночь, и не верится. Кажется, это долгие вечерние сумерки, и потому все время ждешь. Ждешь чего-то привычного, закономерного и спохватываешься, когда на востоке вспыхивает заря и вершины сопок начинают сверкать начищенной медью.

Гудит, грохочет валунами и галькой промывочный прибор.

Журчит в шлюзе упругая водяная струя. И будто узкая проселочная дорога, если на нее в упор смотреть из окна автомобиля, бежит, бежит, бежит транспортерная лента.

Леонид давно привык к шуму прибора, к бегу транспортерной ленты, ему уже ничего не в диковинку. Прошло больше месяца, как закончился монтаж и началась промывка.

Леонид сейчас — электрослесарь прибора. Правда, он же и бригадир, в подчинении которого три человека, но это неофициально, это просто нагрузка по штату.

Да и что такое промывочный прибор? В первые дни монтажа он казался ему сложной, замысловатой машиной, а теперь… Леонид отрывает взгляд от транспортера, поднимает голову, оглядывает «вверенную ему технику».

Громадная, установленная горизонтально — чуть-чуть внаклон — железная бочка без дна и без крыши — скрубер, стенки которой сплошь в мелких отверстиях. Длинный, закрытый металлической сеткой и запломбированный шлюз, называемый по-простому корыто. Вот и все основные узлы. Бочка беспрерывно вертится от электрического привода, как бетономешалка. Загнанные в нее под напором воды пески перемешиваются, промываются. Крупные булыги и галька скатываются по стенкам скрубера к основанию и попадают на транспортер, с транспортера — в отвал, а мелочь через отверстия проваливается в шлюз.

В шлюзе через каждые полметра — деревянные перекладинки, уступчики, дно выложено рубчатыми кусками резины. Водяная струя гонит пески по дну — золото задерживается, оседает, шлихи смываются вон.

Конечно, и этой техникой надо уметь управлять, но не так уж все сложно. Сложнее другое. По какому-то нелепому стечению обстоятельств оператором в его бригаду попал Кузьма Феоктистыч Хахалинов, а бульдозеристом Степан Тимофеевич Гавриков. Гавриков — полбеды. Его обязанность гуртовать пески к промприбору, он почти не выходит из бульдозера, выполняет дело исправно и держится наособицу. А вот Кузьма Феоктистыч — беда. Он никак не может смириться, что Леонид главный, что у него выше разряд, хотя и знает, что он получает ставку младшего мастера. Огрызается, постоянно перечит, строит насмешки и вообще делает вид, что Леонид в бригаде обыкновенная пешка. Невозможно работать. Все время в напряжении, начеку. Ни поговорить в перекур, ни посмеяться, ни переброситься шуткой. Добро бы смены были как в зимнее время: открутил восьмерку и по домам, а то целых двенадцать часов. Двенадцать часов через сутки.

Леонид смотрит в сутулую спину Хахалинова, хмурится. Тот, как капитан судна, стоит на высоком мостике промприбора, длинным рычагом двигает металлическую заслонку, регулируя подачу в скрубер песков. Даже не оглянется, не посмотрит, что делается сзади него.

Большущий, пуда в два, валунище, прогромыхав по железному скруберу, плюхается с полуметровой высоты в лоток транспортера и заклинивает его. Визжит от перегрузки электромотор, дрожит транспортерная лента, не в силах протащить валун через лоток.

Леонид пытается подхватить его и сбросить на землю, протягивает руку, но в это время из скрубера выскальзывает еще один. Леонид не успевает отдернуть руку. Он зажимает расплющенный палец, старается левой рукой достать из кармана платок, а из скрубера сыплется, сыплется на заклиненный транспортер галька. Вот она переполнила лоток, вот уже двумя горками вздымается по бокам транспортерной арматуры.

— Сто-о-о-й! Сто-о-о-й! — изо всей мочи орет Леонид. — Стой, тебе говорят! — Все кнопки управления у Хахалинова на мостике.

Но куда там!

Из-за грохота Хахалинов ничего не слышит, а оглядываться на транспортер он не привык.

— Стой, паразит такой! Бесполезно.

Электромотор уже не визжит, а стонет. Вся ниша под скрубером, где стоит Леонид, завалена породой.

— Стой! — надрывается парень, отбегает по нише от скрубера, хватает некрупную гальку и изо всей силы швыряет в узкую спину Хахалинова. Тот вздрагивает и машинально нажимает сперва одну, потом другую кнопку. Скрубер постепенно перестает вращаться. Затихает транспортер. Хахалинов оборачивается к Леониду, подходит к перилам мостика.

— Сколько раз тебе говорить, — шипит, наклоняясь, — чтобы ты не швырялся камнями!

— А сколько раз тебе говорить, — дуя на окровавленный платок, которым обмотан палец, кричит Леонид снизу вверх, — чтобы ты за транспортером следил!

— А ты на кой хрен там стоишь?

Нет, это невыносимый человек, совершенно невыносимый! В обязанности Леонида вовсе не входит стоять возле транспортера и скидывать с него валуны. За транспортером должен следить оператор, недаром все управление у него под руками. Но вот Хахалинов так поставил себя, что парень даже не заметил, с каких пор его, Леонидово, постоянное рабочее место оказалось в нише под скрубером.

— Чего там у тебя? — нехотя спрашивает Хахалинов, морщась. — Опять валун прозевал?

— Прозевал! Еще неизвестно, кто прозевал. Спускайся давай, убирать надо.

— Уберешь и один, ничего не случится, — нагло хмыкает Хахалинов. — Ты небось помоложе меня.

Леонид закусывает губу, подбегает к транспортеру, не обращая внимания на разбитый, лопнувший в подушечке палец, на кровь, хватает лопату, начинает откидывать в сторону гальку.

Хахалинов вразвалочку спускается с мостика, спрыгивает в нишу, берется за валуны.

— Раззява, — бормочет. — С таким напарничком черта с два прогрессивку получишь.

Через несколько минут завал устранен. Хахалинов поднимается на мостик. Зовет Леонида.

— Постой за меня чуток. Жрать захотел.

Леонид поднимается. Берется за жесткий рычаг, включает синие кнопки.

Снова бойко бежит к отвалу узенькой дорожкой мокрой гальки транспортерная лента. Снова грохочет, ворочая валуны и гальку, громадный скрубер.

«Скорей бы конец смены!» — думает Леонид.

Конец смены радовал его не только потому, что на целые сутки избавлял от ненавистного Хахалинова, но и потому, что на приборе начиналось самое интересное. Останавливались все агрегаты. Подавалась команда на насосную станцию, что за отвалом, у горной речки, отключать воду.

В присутствии геолога Виноградова Каримова, которая работала теперь съемщицей, срывала со шлюза пломбу, откидывала металлические сетки, и все, даже бульдозерист Гавриков, даже машинист насосной станции Пашка Семенов, успевший прибежать к промприбору, склонялись над шлюзом, дно которого было покрыто сверкающим влагой золотом. У основания шлюза оно крупное, отборное, с горошину, с бобовое зерно, а то и с грецкий орех, дальше — мельче, мельче, мельче, и где-то к середине совсем уж крохотное, перемешанное с остатками шлихов.