Николай Волокитин - Демидов кедр

Дед роняет вилку и остекленевшими глазами смотрит на дверь, как лягушка в пасть гадюки. Потом соскакивает со стула и трух-трух-трух, беспомощным кроликом, к выходу — куда и запал весь девался: вроде ветром сдуло. Был дед и нет деда, только крик в коридоре стоит.

— Ха-ха-ха! — не выдерживает тетя Оля и прямо-таки наваливается на стол, подминая под себя и куски хлеба, и рыбью шелуху. — Вот это концертец, язви ее! Почишше, чем в кино.

Но остывает тетя Оля всегда так же быстро, как и загорается.

— Эх, жизня! — вздыхает она. — Это у нас на Белом Яру тоже одна старуха жила. Сурьезная-пресурьезная. Така же была, как Шутежиха. Дак вот под конец великого поста по три дня деда своего голодом морила. Тот, бедняга, до того истомится, что, бывало, на пасху с утра и до обеда только тем и занимаетса, что ест и ест. Дак другой раз до того наестса, что с обедни идет из церкви, шапка у него падет на землю, он ее поднять не может. Так, бедняга, и пинат ее до дому или до тех пор, пока кто-нибудь не встретитса. Ага… Ну, чай, ли чо ли, пить будем? Кому с сахаром, кому с конфетами, а? А я вот почему-то ни с сахаром, ни с конфетами пить не умею. А почему-то пью его с солеными карасями. Ага.

После ужина маленько посидели молча. Тетя Оля снова вяжет свою сеть, мы поглядываем.

— Во! — говорит тетя Оля. — Дожились, Кутеповы с Шутеговым скрылись и вроде толковать не об чем, а? А ну, парни-пареньки, рассказывайте, об чем там ваше кино было.

— А будете слушать? — спрашиваю я.

— Еще бы! — поднимает руку тетя Оля. — Давай-ка, брат Миколаша, давай-ка.

Я было начинаю прикидывать, с чего начать, но тут раздается короткий стукоток в дверь, и не успела еще тетя Оля откликнуться, как в комнату ветром влетает соседка Фенька Игонина.

— Здрасьте!

В распахнутой шубенке, в сбитой шапке, горячая, красная, вроде бежала откуда-то сломя голову, она бесцеремонно пролетает в передний угол и хлопается на табурет.

— Здрасьте!

— Здравствуй, здравствуй, Фенюшка! — сразу вся посветлев и оживившись, кивает тетя Оля. — Откуль это ты так?

— Осиповна! — не обращая внимания на ее слова, а тем более на всех нас, вскрикивает Фенька. — Твоя девичья фамилия как, Осиповна?

— Типсина, — сверкнув глазами, улыбается тетя Оля.

— А по мужу?

— Типсина!

— А в какой деревне ты родилась?

— В Типсине!

— А какого сельсовета?

— Типсинского!

— А какого района?

— Типсинского!

Востроглазая, бедовая Фенька делает подобие улыбки и так же отрывисто вскрикивает:

— Так вот, гражданка Типсина из деревни Типсино Типсинского сельсовета и Типсинской губернии, твой однофамилец седни опять не явился в кино, сукин он кот.

— Да ты чо?

— Голову на отруб.

— Ах, да распроязви его, это чо же он, а? Фенюшка! А?

— Вот тебе и «ах-ах»! — кричит Фенька, будто не явился в кино не какой-то однофамилец, а сама тетя Оля. Несмотря на то что Фенька девушка, а тетя Оля — пожилая женщина, ведет она себя с тетей Олей как с подружкой. — Вот тебе и «ах-ах»! — повторяет она. — Ты вот мне скажи… А! — тут же машет рукой. — Чо ты можешь сказать! — и волчком поворачивается ко мне. — Вот кто мне скажет. Колька! Ты мужик. Хоть, правда, еще сопля против меня, но мужик. Вот ты скажи: красивая я или нет?

Я с откровенным восхищением смотрю на Феньку. Глазищи черные, жгучие, лицо круглое, с ямочками на щеках, волосы рыжие, как медь, фигура сбитая, плотная, ноги в капроне, едва прикрытые выше колен коротенькой юбочкой, полные, точеные, здоровые, и вся она какая-то открытая, прямая, сам черт ей не брат, и выдыхаю:

— Красивая! Честно…

— А какого ж хрена ему надо?! — кричит Фенька.

Беда с этой Фенькой. Девке уже двадцать семь лет, а она еще не замужем. Влопалась без памяти в какого-то сплавконторского прораба, не то Федьку, не то Митьку Типсина, а он уже пятый год водит ее за нос — и ни тпру и ни ну. И вроде отпускать не отпускает от себя и определенного ничего не говорит. Придет в две недели раз, переночует и опять виляет, как мышка от кошки. Назначит встречу, наговорит семь верст до небес, а сам не придет.

Фенька ничего этого не скрывает, и весь наш дом болеет за нее, как на затянувшемся футбольном матче. Одно время, года три назад, Фенька даже просила меня сочинить от ее имени Федьке любовные стихи, и я добросовестно промаялся в знак соседской солидарности две ночи, родив «шедевр» поэтического творчества:

за что и получил от Феньки альбом для фотографий с бархатными корочками и надписью: «Настоящему другу Коли от настоящего друга Ф.».

— Так какого хрена ему еще надо? — спрашивает Фенька уже тетю Олю.

— Фенюшка, — ласково говорит тетя Оля и вся подается вперед. — Брось беситься. Все обойдется. Может, он и не из-за того еще не пришел, что чего-то там, может, у него просто время не было.

— Ты думашь? — уже спокойно спрашивает Фенька.

— Конешно.

— А почему позавчера не пришел?

— Ну мало ли…

— А-а-а. Мало ли! Ты вот ничо не знаешь, а я знаю. В прошлую субботу я во вторую смену была, а он на танцах весь вечер с какой-то десятиклассницей протанцевал. Видишь ли, молоденькую захотел, грамотную, а я что, станочница обыкновенная, да еще старуха. Так-то!

— Да откуль ты все это знашь?

— Знаю. Люди сказали.

— И-и-и, люди! Люди разны бывают. Други такого наплетут, за всю жизнь не расплетешь. Ты людей не слушай, ты сердца свово слушай. Да неужли он тебя на каку-то десятиклассницу променят? Феня! Брось даже думать. Говорю тебе: все путем будет. От увидитесь, поговорите, и все выяснится, и сама поймешь, что никого там у него не было и нету.

— Это ты серьезно?

— От наивный человечек! Дите, да и только. Я ведь не с твое пожила. Получше, наверно, тебя-то разбираюсь кое в чем.

— Ладно. Спасибо тогда, — пружинисто поднимается Фенька. — Хоть я и верю твоим увещеваниям, как кобыла волку, все равно успокоила ты меня. Хоть ненадолго, но успокоила. Спасибо. Спать пойду. Общий привет всем!

Фенька исчезла стремительно.

— Во девка! — проводив ее сверкающим, почти завистливым взглядом, в восторге говорит тетя Оля. — Да будь я мужиком, я бы жизни не пожалела ради такой девки. Двух жизней не пожалела бы, будь они у меня. Терпеть не могу тихонь. Тихони, они такое по-за углами отчубучивают, уши вянут. А у таких вот — все на виду. И из таких вот жены получаются: преданны, верны и заботливы. И почему им так не везет?

— Фенька-то и на самом деле — человек что надо, — со смешком говорит Мишанка. — А вот ты-то, маманя, что-то в Луку-утешителя превратилась.

— В кого, в кого? — настораживается тетя Оля.

— В Луку-утешителя.

— А чо это за Лука? — почти с детским любопытством глядит на Мишанку тетя Оля.